Взаимоотношения кодов в семиотических системах человека рассматриваются в моей статье:  Somov, Georgij Yu. 2016. Interrelations of codes in human semiotic systems. Semiotica 213, 557-599 

Поскольку рассматриваемая в публикации 2016 г. проблема представляется достаточно значительной, необходимы пояснения к ней, популяризация всей темы кодов.  В данном тексте предпринята попытка рассказать об этой проблеме понятно для широкого круга читателей. Представляется, что задача популяризации может оправдать некоторую бессистемность и свободную форму изложения.

Коды и явления жизни     

Коды обнаруживаются в исследовании многих явлений деятельности и культуры человека, в различных сферах семиозиса: в работе ДНК и РНК, нейронах, в поведении и коммуникации животных, в формировании и функционировании человеческой культуры, в процессах мышления, переживания, восприятия. Изменения кодов проявляются в наиболее значимых эволюционных изменениях человека и социума. Это, в частности, возникновение навыков счета и сложных действий по изготовлению орудий у гипотетических предков человека, появление изображений, речи, письменности, денег, революционные изменения каналов передачи информации, механизмов государственного управления, социальных норм, эстетических ценностей и т. д. Обобщая, можно сказать: во всей человеческой семиотической системности обнаруживаются объекты исследования называемые «коды». Коды (или то что их напоминает) можно обнаружить в любых проявлениях жизни. Ведь согласно “глобальной семиотике”, как говорил Томас Себеок, “жизнь есть не что иное как жизнь знаков”. А там где есть знаки есть и коды. Там, где есть коммуникация — передача некоей информации, есть кодирование и декодирование. И, конечно, в метаморфозах жизни коды формировались, закреплялись, функционировали, видоизменялись в разных связях и структурах. Поэтому легко различимы генетико-биологические, внутриклеточные, межклеточные, внутриорганизменные, внешние для организма связанные с реакциями на  среду, поведением и  деятельностью коды. Предположительно отличны друг от друга коды регулирования собственно материальных и психических процессов, психических и собственно духовных процессов. Идентификация себя с культурной традицией, тот или иной культурный менталитет  предполагают особые коды, многое говорится о культурных кодах обеспечивающих доминирующий тип поведения людей,  их поступки, мысли и чувства, а в целом их культурно-историческую общность. Это косвенно свидетельствует об общности кодов в жизни в целом и в ее особой области — духовном мире человека. Но это только некое предположение, возникающее из идеи нерасторжимости кодов и знаков и из пансемиотической теории, в которой вся жизнь равна жизни знаков. Важно уточнить само понятие “коды”, трактовать  исходя из развития этого понятия в семиотике.

Коды как механизмы регулирования

Исследователи развивают понятие коды  как общенаучное,  прежде всего  как понятие семиотики — в системе  концептов, категорий, моделей семиотического подхода. Опираясь на различные трактовки, их можно определить как особые механизмы, составляющие языков и текстов, как необходимые звенья приема (производства),  переработки, хранения, передачи информации. Опираясь на семиотические концепции, коды можно определить также как механизмы существования знаковых систем и процессов семиозиса. И наконец на основе последних уточнений в семиотике — это прежде всего  механизмы регулирования одних структур другими структурами. При этом  регулируемые  структуры, в свою очередь, регулируют связи и процессы. Эти и другие существующие определения кодов раскрывают их в разных семиотических моделях и не противоречат друг другу. Чтобы связывать эти определеня между собой, нужно прежде всего связывать между собой разные модели и концепции семиотики (коды с языками, информацию с семиозисом, семиозис со структурами и т. д.). Эту общую роль кодов и прежде всего как регулирующих структур можно почувствовать, рассматривая ее в различных  проявлениях  в обычной жизни.

Прежде всего наглядны коды, которые сопровождают людей в  повседневной деятельности (коды ИНН, номера телефонов, штрих-коды товаров, товарные знаки и надписи, стандарты — обозначения характеристик хранения, использования, перевозки, погрузки и монтажа материалов и изделий, правила дорожного движения и т.д.). Есть более скрытые, как бы замаскированные коды встроенные в разного рода языки, системы правил и образующие эти языки и системы правил. Например, в тех же правилах дорожного движения можно выделить кодирование запретов, предупреждений, указаний действий (остановиться, нет проезда, только прямо, скорость не более 60 км/час и т.п.), кодирование тех или иных объектов знаками указателями (стоянка, остановка, одностороннее движение, дети, пешеходы, животные и т.п.). Эти два типа кодов могут существовать раздельно, но могут и соединяться — интегрироваться между собой (стоянка запрещена, остановка запрещена, пешеходный переход предполагающий обязательную остановку перед пешеходом и т.п.). Ясно, что коды дорожного движения регулируют движение транспорта и пешеходов. Как уже сказано выше, коды вообще нужны для того чтобы что-либо регулировать. Поэтому коды образуют не только более сложные — интегративные коды, но и многие  системности, осуществляющие регулирование чего-либо. Помимо правил дорожного движения наиболее актуальными в повседневной жизни являются системы правового регулирования — законы, своды правил, решения органов власти и т.д. Каковы  коды в этих системах? Попробуем разобраться обратившись к области градостроительства. В работе градостроителей для разработки и согласования проекта планировки территории приходится использовать различные типы правовой и нормативно-технической документации — федеральные законы, регламенты, своды правил,  стандарты, а также Постановления глав Субъектов Федерации и органов местного самоуправления. Каждый из этих документов осуществляет правовое регулирование градостроительной деятельности. Например, в жилой зоне города плотность жилищного фонда или численность жителей не должны превышать установленного нормативного показателя; раздельно регулируется численность машино-мест  для постоянного хранения транспортных средств и открытых гостевых автостоянок; в зависимости от числа жителей и площади застройки регулируется численность мест в школах, детских садах, площадь озеленения в жилых зонах, численность игровых площадок. Таким образом в градостроительном регулировании, также как и в правилах дорожного движения, выделяются связи обозначенных в знаках (документации) требуемых характеристик и характеристик принимаемых  решений — проектов. Различие здесь только в том, что водители сразу действуют рулем, тормозом и переключателем скоростей, а проектировщики делают чертежи,  схемы, 3-D модели, пишут цифрами показатели проектов,  исправляют эти проекты по замечаниям, обсуждают их на общественных слушаниях. Знаковые системы проекта предшествуют работе многих людей и организаций, собственно практическим действиям по  строительству. В этой области на всех этапах приходится  работать с помощью многих кодов и более развитых системностей — языков (языки схем, карт, чертежей, рисунков, фотографий, макетов, цифровых данных, словесных текстов и т.д.). Эти разные знаковые системы выполняют в проектах разные задачи, передают разного рода информацию. Но основное что проверяется экспертами — соответствие параметров, характеристик, показателей проектов правилам, нормам, требованиям написанным в градостроительной документации. Есть требуемые характеристики (параметры, показатели) и есть проектируемые — реализуемые в решениях и создаваемых — физически  реальных объектах. Первое образует некую структуру и второе образует некую структуру. Между этими структурами должно устанавливаться соответствие. Можно сказать шире и несколько иначе — в процессах мышления, принятия решений одна структура (или несколько структур регулируют другую структуру) или несколько структур. И такие структуры обычно можно наглядно показывать и связывать между собой, что и делают обычно градостроители. На одной схеме выделяются сохраняемые, сносимые и новые намеченные к строительству объекты, а также инженерные сети, на второй — магистрали, улицы, проезды, пути движения транспорта и пешеходов, на третьей — санитарно-защитные зоны, на четвертой — озеленение и площадки для детей, отдыха, занятий спортом и т.д. Каждая такая схема есть не что иное как регулирующая структура, т.е. в соответствии с принятым определением семиотики является кодом, регулирующим через определенную структуру некоторые связи и процессы. Конечно такая схема является одновременно иконическим знаком. Сочетание разных структур делает этот знак более конкретным. Это происходит по линии “абстрактные универсалии — конкретные формы”, образующей особые коды. Но что обозначается на схемах, о которых  идет речь? В данном случае — это соотношения процессов сноса, реконструкции и нового строительства, процессы движения людей, автотранспорта, перемещения грузов, возможные распространения вредных веществ, бактерий, источники и пути энергообеспечения, территории различных процессов отдыха и занятий спортом. То что наглядно в градостроительстве, менее наглядно в регулированиях клеток, межклеточных связей, частей организмов, коммуникативных ситуаций общения, экономических и социальных процессов, процессов распростанения культуры и других разнообразных процессов семиозиса. Но в смежных областях связанных со словом “регулирование” многое сходно с устройством и работой норм и правил, с соединением кодов в языках человека.

Коды  в языках , правилах, нормах , но и не только в них         

Все то, что мы привыкли называть правовыми актами, правилами, нормами, требованиями, строится из кодов, т.е. “устроено” аналогично тому как ”устроены” правила дорожного движения. Также как и правила дорожного движения, правовые системы логично называть семиотические системности устойчивого характера типа языков. Это соответствует многочисленным концепциям философии языка, в которых языки, или то что их напоминает, рассматриваются как некие основания человеческого мышления, поведения, всей человеческой жизни. Труды таких философов и семиологов, как Ж. Лакан, Р. Барт, Ж. Деррида, М. Фуко, Ю. Кристева, М. Пешо предлагают различные модификации этой идеи. Но, все же, для конкретизации рассматриваемой темы  эффективнее  выделять не языки, а “коды”, следуя не столько традициям философии языка, сколько идеям семиологии, теории информации, общей семиотики — традициям  К. Шеннона, Э. Бейссанса, А. Мартине, E. Hall, J. Fiske, St. Hall, У. Эко, J. Hoffmeyer, C. Emmeche, W. Noth и других исследователей занимавшимися кодами. В частности, как можно понять  концепцию У. Эко, коды образуют языки.

Вернемся к общей картине наглядных кодов. Понятно, что от правовых систем рукой подать до этикетов, моральных кодексов, нравственных ценностей. Тем более, что сегодня эти области становятся трудноразличимы. Границы между правом, общественной моралью и культурно-историческим менталитетом поведения во многих ситуациях стерлись. Следует все же уточнить их различия. В правовых системах коды зафиксированы в вербальных кодах — в словах и, кроме того,- письменно — в документах. В системах общественной морали коды и основанные на них правила обозначаются вербально, передаются устно и на бумаге не пишутся. Хотя имеется все же большая область написания моральных правил в текстах, а главное — огромная область интерпретаций таких текстов, разветвляющаяся и меняющаяся под влиянием конъюнктуры. “Моральный кодекс строителя коммунизма” является далеко не последним текстом такого рода за последние 3-4 тыс. лет. (Заметим что термин codex является производным от слова code). В основном в сфере нравственности функционируют некие неписанные и обычно неупоминаемые на словах правила. Они видны только в поступках и результатах деятельности — ее плодах. Как влияют друг на друга писаные и неписанные правила, что чему предшествует и как осуществляются циклы их регулирования — большая область проблем государства и права, государства и общества, взаимоотношений людей в определенной общественно-экономической формации. Если же различать “формализованные” и “неформализованные” правила поведения в межвидовых и внутривидовых сообществах живых организмов, то и здесь вопросов не меньше. Есть ситуации, в которых выясняется, например, кто из самцов сильнее и есть правила (кто старше, кто получил право владения стадом или территорией раньше и кто претендент) и есть по сути те же “писаные” в отдельных знаках правила (доминантный, тот у кого хвост и гребешки поярче и покрупнее). От этих кодов и их взаимосвязей не очень сильно отличаются и многие социальные коды в родо-племенных и сословных сообществах человека. Как  положено было себя вести простым холопам перед боярином в высокой шапке, так впоследствии перед любым чиновником, которому давали мундир, а вместе с мундиром звание и должность. Как все это закручено в знаках внимания, в мыслях, маленьких радостях и большом страхе, можно изучать углубляясь в знаковые системы от “Шинели” Гоголя, из которой как известно вышла вся русская литература, до многих современных художественных и вполне реальных сюжетов и тем. Так или иначе писанные и неписанные  коды могут быть связаны с другими типами кодов, со всем миром других кодов и знаков, с духовным миром человека.

Кроме того при различении семиотических системностей видно, что одни коды могут быть встроены в другие. А поскольку интуитивно формирующиеся — невысказываемые и неписанные правила обычно превращаются в ясно выраженные в т.ч. сказанные, а затем материально обозначенные, в т.ч. написанные (а ненаоборот), более фундаментальными признаются — “предъязыковые” семиотические системности. Это положение является одной из центральных идей постструктурализма (Ю. Кристева и др). С этим связана проблема   местоположения логики в семиотических системностях. Не являются ли предъязыковые семиотические системы логическими системами? В частности, в правовых системах действуют (или точнее — должны действовать) все принципы логики. Иначе деятельность юристов будет невозможна, т.е. попросту  закономерно произойдет переход к так называемому “кулачному праву” эпохи палеолита. Соответствие решений и выводов правовым актам должно быть проверяемо принципами и правилами логики. С точки зрения семиотики важно существует ли связь всех  кодов с логикой. Существуют распространенные представления о том, что знаковые системы формируются по законам логики. В соответствии с этим разрабатывались модели логических систем информации. Однако с позиций пансемиотической теории Ч.С. Пирса  и семиотики Ч.У. Морриса все наоборот: логика, все закономерности и принципы человеческого мышления, образуют частную область семиотики. “Мышление — это  семиозис”, — утверждал Пирс, логика должна войти в семиотику как ее составная часть, — говорил Моррис. Одна из задач семиотики продолжающей Пирса заключается, в частности, в том, чтобы понять как работа различных кодов образует все то, что принято называть “мышление” и какое место здесь занимают логические системы или, точнее — логические  описания системностей мышления.

Предъязыковые системности по видимому  шире тех, которые описываются логически. Они охватывают смутные невербализованные стремления, эмоциональные реакции в характерных жизненных ситуациях и другие семиотические системности более фундаментального характера по сравнению с очевидными, наблюдаемыми и сопоставимыми системностями типа языков.

Коды, структуры и мышление

Если мышление — это семиозис, то коды и структуры должны составлять основу мышления. Это получает многообразные обоснования. Коды и структуры наиболее наглядны в различных интеллектуальных играх (М. Daммit, Л. Ельмслев, G. Somov 2014). Для мышления принципиально важны способности “схватывать” структуру — обнаруживать ее в воспринимаемых объектах и ситуациях, достраивать мысленно, связывать с другой структурой. На этом строятся тесты интеллектуального уровня IQ, разработанные Айзенком. Любой из этих тестов основан на разгадывании некоего ряда — числовой, геометрической, логической, лингвистической структуры или ее связи с другой структурой. Таковы также многие древние игры, сканворды , “кубик Рубика”, ”Лего” и т.д.

То, что более  наглядно в различных играх, тестах,  сканвордах, аналогично во всех жизненных и преджизненных структурах и механизмах — в образовании и существовании высокомолекулярных соединений, выстраивающих цепочки ДНК, в синтезе белков, механизмах полезных мутаций, в работе сетей нейронов мозга, в системах действий закрепляемых в инстинктах поведения, в мышлении сообществ организмов и популяций, в эстетической деятельности человека. Кроме того коды, работающие как естественные механизмы  мышления, могут быть модифицированы и многократно усилены в искусственных системах — в  создании искусственного интеллекта, новых информационных технологий. 

К систематике кодов

Поскольку коды, их типы, взаимосвязи, интеграции подобны друг другу, встраиваются в глобальные процессы семиозиса, возникают на единой физической основе, логично рассматривать их в систематизированном виде. Важна систематизация различных кодов, их сходств, отличительных особенностей и взаимосвязей между собой в процессах семиозиса. Уже показанные особенности кодов в системах правового регулирования и мышления выделяют некоторые существенные их различия. Но это их различия и тождества выделяемые индуктивным путем — на основе обобщения опыта, наблюдений, индуктивных знаний частных областей знания. Более ясная картина кодов раскрывается на основе абдукции. Точнее  говоря, необходима разработка теоретической картины кодов, соответствующая методу абдукции эпистемологической концепции Ч. С. Пирса на основе пансемиотической теории знаков и семиозиса.

Развитие идеи кодов предполагает использование концептов и моделей разных направлений семиотики, привлечения знаний смежных наук. Этому способствуют: 1) эпистемологический анализ знаковой теории Пирса (J. Ransdell, J. Zeman, M Fisch, J. Santaella, J. Liszka и др.); 2) развитие на основе этой теории моделей знаков и семиозиса, включая обоснование семиологии как части семиотики (J. Deely, A. Ponzio, M. Hoffmann W. Noth и др.) 3) анализ развития концептов и моделей кодов “на стыке наук» (J. Hoffmeyer, С. Emmeche), в т.ч. во взаимосвязи с развитием семиотических моделей в нейрологии и когнитивистике (Т. Черниговская), с кибернетическими и теоретико-информационными концепциями и моделями (S. Brier), теоретической биологией, в т. ч. — с теорией автопоэзиса (У. Матурана и Ф. Варела,) и ее толкованиями (Н. Луманн и др.). В русле интеграции знаний особенно значимы представления о существовании когнитивных модулей — нейродинамических архетипов (K. Kinzler, E. Spelke и др.). Согласно этим представлениям сколь угодно сложные виды материальной и духовной деятельности строятся на фундаменте достаточно простых модулей. Таким образом для рассмотрения проблемы кодов необходим междисциплинарный теоретический синтез. Представляется, что это направление может целенаправленно развиваться с привлечением концептуального подхода аналитической философии О. В. Куайна, согласно которому теоретический синтез основывается на доминирующих в данный момент в разных областях знания концептах, категориях, моделях. В соответствии с этим целесообразно привлекать общенаучные категории. При этом особенно важна разработка онтологического уровня, позволяющая связывать между собой теоретические обобщения и эмпирический уровень исследования — непосредственно наблюдаемые, а также фиксируемые измерениями и приборами проявления изучаемых объектов. В разработке этой онтологии приходится связывать между собой категории системного анализа «связь», «структура», «система», «процесс», «механизм» и др. с семиотическими понятиями и моделями «знак», «семиозис», «язык», «коммуникативный акт», «текст», а эти две группы категорий — с общенаучными категориями «информация», «познание», ”мышление” и др. Центральное место в развитии идей и концепций семиотики и структурализма занимает категория «структура» и связанная с нею идея универсальности структур, их всеобщности и сходства в различных сферах. Эта идея получила наибольшее развитие в структурализме математики (группа Бурбаки), в представлениях гештальтпсихологии об особой роли структур в мышлении и восприятии, в структурной антропологии (К. Леви-Стросс), в лингвистике развивавшей идеи семиологии Ф. де Соссюра (Л. Ельмслев  и др.)  в некоторых вариантах «общей теории систем», а в последние годы — в нейрологии, теоретической биологии, семиотических исследованиях структурной организации произведений искусства. Отдельно следует сказать о синергетике. Синтез методов описания случайных процессов и принципов современных физических теорий привел к новым обобщениям — к возможности описания на основе принципов физических теорий и математических моделей весьма широкого круга процессов микро, мега и макроуровней пространственно-временных размерностей. Поэтому представители синергетики небезосновательно распространяют сложившиеся в этой области физико-математические обобщения на проблемы структурообразования в разных сферах, в т.ч. и в первую очередь на проблемы формирования искусственного интеллекта (Р. Пенроуз). Поскольку структурные основания семиотических системностей не должны принципиально отличаться от математически описываемых в физических теориях и синергетике, напрашивается мысль об использовании этих знаний в семиотике.  Главное, что дают идеи синергетического обобщения современной физики для рассмотрения проблемы кодов — представления о порядке и хаосе: об универсальных структурах и многообразии их проявлений, о переходах от одних уровней  упорядоченности к другим как неких структурных преобразованиях. А эти уровни и преобразования реализуются в знаковых системах как раз в механизмах кодов.

О проблеме универсалий

Привлечение идей и методов структурализма и синергетики и в первую очередь идеи универсальности — всеобщности структур заставляют исследователей обращаться к уточнению проблем бытия (онтологического статуса) универсалий. Рассмотрение  этих проблем составляло одну из основных  линий философии и различия  взглядов по этим проблемам  важно учитывать. Наиболее ярко они проявились уже в расхождении концепций Платона и Аристотеля. Если суммировать многообразные и разветвленные обсуждения этих различий в истории философии и сильно упростить предмет обсуждения, можно сказать, что Платон приписывал универсалиям реальность, в то время как Аристотель связывал их главным образом с познающим субъектом. Для Платона, как и для его предшественников — пифагорейцев,  числа ритмы, геометрические тела реальны, принадлежат самим вещам, в то время как для Аристотеля они конструируются в сознании и деятельности человека. Детальный анализ этого различия можно найти в книге  А. Ф. Лосева “Критика платонизма у Аристотеля”. Несмотря на доминирование в философии подхода Аристотеля, в развитии практики, частных наук, отдельных профессиональных представлений в течение нескольких тысячелетий сохраняются и успешно развиваются пифагоровско-платоновские идеи. Числа, геометрические фигуры, линии, поверхности, симметрии, ритмы  для любого человека столь же реальны как биения пульса, дыхания, волны морского прибоя. В реальности структур таких как ритмы никакими словами убеждать не надо, они даны как физическая реальность.Как подчеркивают многие современные философы, в результате развития естественнонаучных  знаний ХХв. в философии окончательно утвердился реализм. (См. обсуждение этой темы в журнале “Вопросы философии” М., №12, 2016). В русле общей — реалистической тенденции философии науки находится и признание реальности  универсалий утверждаемой в современных основаниях физических теорий (Д. Дойч, Р. Пенроуз и др.). Поэтому если вся жизнь признается жизнью знаков, необходимо вписать в ее научную картину очевидные всем универсалии. Именно такое решение проблемы статуса универсалий было принято уже Ч.С.Пирсом в логических основах семиотики. Он рассматривал связи элементов знака и семиозиса (репрезентамен — объект — интерпретанта) именно как “вечные идеи Платона”. Если следовать этому положению Пирса и упростить проблему, можно сказать, что между элементами образующими знак и (или) семиозис, можно обнаружить те или иные универсалии или числа, топологические структуры, симметрии, ритмы, сочетания структур и т.п. Например изображение человека — айкон — представляет собой связь репрезентамена и объекта в виде переноса структуры (линия силуэта) и их связь с интерпретантой — узнаванием человека также в виде некоторых структур (пропорции частей, число рук и ног, тело-шея-голова, геометрия силуэта и т.п.). Коды  превращаются в знаки, а знаки могут служить связями как коды. Именно поэтому некоторые знаки приобретают развитую структурность, требуют рассмотрения как сложно организованные структурные образования. Это наиболее наглядно в типах айконов — сложных изображениях, об организации которых много говорил У. Эко. В целом важно, что универсальные структуры участвуют в образовании  знаков, выступают атрибутами процессов семиозиса.

Структуры и коды на разных уровнях и в разных знаковых образованиях

При расширении  проблемы и выходе  за пределы знаков в мир вещей, вырисовываются разные онтологические уровни структур. Структуры универсальны, имеют всеобщий характер и распространяются на разные онтологические уровни, т.е. на уровень динамических, — реально существующих объектов в терминологии Пирса; на уровень связей этих объектов с объектами знаков, а также на все уровни связей и элементов знаков и семиозиса. Различия этих уровней наглядны в системностях разных типов. Самые простые примеры дает архитектура. Сетка опор образует равное распределение нагрузки от балок и перекрытий. Полная симметрия (тождество) размеров осей и полная тождественность опор — структура (или соединение двух структур) на уровне вещей — динамических объектов в терминах Пирса. Ряды колонн видимые зрительно включают структуры тождества интерколумниев, колонн, капителей, размеров архитрава, фриза и карниза, тождество капителей, ступеней стилобатной части, метоп, триглифов, канеллюр, числовые ряды элементов, числа колонн периптеров, соотношения типа золотого сечения и рядов Фибоначчи и т.д. Структуры этих элементов принадлежат перцептивным объектам, образуют репрезентамены знаковых систем. Имеются структуры, которые связывают динамические объекты и перцептивные объекты. Тождество расстояний осей опор переходит в тождество основных перцептивных элементов — колонн, интерколумниев, составных  частей фриза. Эти структуры принадлежат связям двух указанных уровней. Структуры перцептивных элементов связаны со  структурами объектов образующих знаки и семиозис. Это, во-первых, реальные силы земного тяготения, нагрузки, распределения усилий, работа отдельных конструкций и материалов, а также назначение некоторых элементов — проходов, входов, дверей и т.п. — все то, что относится к миру динамических объектов — к реальности вещей. И, во-вторых, есть мир объектов с их структурами, который образуется  свободно (факультативно) от мира вещей. Это мир духов и других потусторонних сил, богов и атлантов,  кентавров и амазонок,  людей и животных иногда присутствующих, но главное — находящихся вне структур обозначаемых вещей и их реальности. Структуры этих — свободных объектов также участвуют в архитектурных системностях. Связь воспринимаемых архитектурных элементов с человеком с помощью различных универсалей (структур) — пропорций, чисел, геометрических подобий и т.д. была хорошо известна уже строителям пирамид и храмов Древнего Египта, детально разработана в канонах создателей Парфенона, описана в Трактате Витрувия в виде учения об ордерах. Каннелированная  дорическая колонна обобщает образ человека одетого в тунику благодаря пропорциям колонны, энтазису, капители, канеллюрам образующим тяжелые складки одежды. Эти признаки образуют важный код. Колонны и все элементы ордера содержат антропоморфные структуры и элементы. Ордер согласно Витрувию — это закодированный в элементах человек. Но от человека в перцептивные элементы ордера переносятся не все структуры и вообще эти “человеческие” структуры сложным образом модифицируются. Иначе говоря, имеются особые структурные преобразования относящиеся к связям “объект-репрезентамен”. В этих связях выделяются взаимоотношения обозначения динамических объектов и обозначения свободных объектов. Они могут рассматриваться в семиотике по-разному, в зависимости от используемой понятийной системы. В области семиотики  архитектуры эти обозначения наиболее обстоятельно рассматривал У. Эко. Как показывает опыт семиотического описания архитектуры, можно проводить различения “предметные значения — непредметные  значения”, “денотации — коннотации”. В первом случае  речь идет о существовании знаковых систем предметов — того что мы осознаем и видим как предметы и всего того что не осознается,  не понимается нами как предметы. Такое различение понятно, но оно связано с весьма непростой проблемой понимания и предметности,  уводит в сторону от семиотики Пирса в область феноменологии Гуссерля, шире — в область философских проблем понимания и смысла. Второе различение, берущее начало в семиологии, отображает различие объектов знаков. В исследованиях архитектурных ансамблей принято различать знаковые системы пространства и тексты, связанные с вербальными текстами культуры — мифами, историями,легендами. Эти различия показаны в работах Д. Лихачева, Ю. Лотмана, В. Топорова. В таких типах знаковых систем действуют свои группы кодов. При более широком классе объектов приходится различать денотации и коннотации. Денотации — обозначение динамических объектов -мира вещей. Коннотации — обозначение свободных от вещей объектов, именно таких, например, как: фигуры людей “замаскированные” в колоннах. Ведь колонны могут быть и не связаны с обозначением людей. В крито-микенской архитектуре — в дворцовом комплексе в Кноссе — они скорее подчинены выражению легкости распластанных поднимающихся по рельефу террас (в этой тектонике денотации соединяются с коннотациями в общей структуре), а в храмах и жилых домах Нового царства Древнего Египта колонны изображают священные лотосы. В изображениях  различие денотаций и коннотаций еще нагляднее чем в архитектуре. Изображения фигур людей в картине — это денотации, но  скрытые в ней от сознания и понимания изображения ангелов, зверей, крещений двумя перстами — характерные коннотации (см. пример в статье о В. Сурикове в данном блоге). В соответствии с различиями денотаций, основных предметных значений с одной стороны и  коннотаций, непредметных значений — с другой стороны, исследователи ввели как особый объект семиотических исследований коннотативные коды (М. Danesi). Исследования показывают огромные объемы информации, которые передаются от человека к человеку в обычном повседневном общении с помощью коннотативных кодов. Это приблизительно 90% объема передаваемой информации (если ее определять методами семантических измерений). Коннотативные  коды наполняют также визуальную информацию (25-й кадр). При этом наиболее развитые коннотативные знаковые образования обнаруживаются в шедеврах живописи (G. Somov, 2005, 2009, 2010). Коды денотаций и коннотаций по разному проявляются в парадигматике и синтагматике — в тексте. Коннотативные коды могут вообще возникать в отношениях единиц текста — его коммуникативной структуры. Это позволяет понять более общие закономерности — коммуникативные ситуации и тексты могут порождать коды, а те, в свою очередь — устойчивые системности типа языков. По видимому, именно эта модель может служить связью семиотики кодов с семиотической теорией интерпретации У. Эко. Связь денотативных и коннотативных элементов в тексте достигается совмещением структур денотаций и структур коннотаций. Например пропорции, числа элементов, топологические особенности, геометрические характеристики головы и лица в портрете  модифицируются и как бы перефразируются в основных цветовых элементах этого портрета, в участках света и тени, телесных участков портрета и участков одежды с их разной текстурой, цветностью, интенсивностью, различиями теплых и холодных цветов. В этом случае структуры денотаций усиливаются структурами сигналов. Более мощное усиление такого рода происходит при соединении в тексте структур денотаций, структур сигналов и структур репрезентаменов коннотаций, когда все эти элементы включаются в метафоры и метонимии — в некое сложное символическое образование. Наиболее наглядные примеры дают те же архитектурные ансамбли, созданные на основе ордеров. Изображения (элементы скульптуры) направляют восприятие — неосознанную интерпретацию архитектурных — неизобразительных элементов в ансамбле Афинского акрополя. Фигура Зевса — главное изображение ориентированного в сторону входа  портика Парфенона материализована только его головой. Но центр портика соответствует пропорциям человеческой фигуры и Зевс как  бы стоит на земле.  Это усиливает пропорции колонн, — антропоморфные коды ансамбля. Другой изобразительный ряд образует портик кариатид Эрехтейона. Кариатиды усиливают антропоморфные коды восприятия колонн ионического ордера, символизирующего женское начало. Какова роль в этих кодах главной фигуры — Афины Парфенос и многих других изобразительных и архитектурных элементов ансамбля — вопрос, который остается открытым, тем более если исследовать ансамбль как текст посвященный победе Афин над Персией. Это относится и ко многим другим архитектурным ансамблям. Здесь важно было только показать как связаны структуры текста и коды антропоморфного характера, показать, что в процессах интерпретации текста эти коды актуализируются, усиливаются, конкретизируются.

Коды возникают  путем   надстраивания  структур

Различия кодов разных уровней образуют несовпадения и более широко: различия реальностей, образуемых связями и структурами. Иначе говоря, коды нераздельны со связями и структурами. В семиотических концепциях кодов в 80-90 гг. ХХв. их стали рассматривать как надстраивание неких управляющих структур над управляемыми. Можно сказать и иначе: структура реализующая некоторые связи, делающая их повторяемыми, чтобы лучше сохраниться и поддерживать эти связи, надстраивает над собой другую структуру, которая удерживает от распада «нижележащую». “Ниже” и “выше” здесь понятия условные. Они позволяют понять, что над «вышележащей» структурой может надстраиваться еще одна структура и тогда «вышележащая» становится «нижележащей». И так могут выстраиваться уровни надстраивания структур по определенному направлению, — по определенной линии. А связь между вышележащей и нижележащей структурой и есть то, что в ряде работ по семиотике определяют как «код» (J. Hoffmeyer, С. Emmeche) характерные коды можно указать при любом условном «вырезании» двух или нескольких таких структур. Например, структура связей РНК, способствующая производству белков, надстраивается структурой молекулы ДНК, а та, в свою очередь, дублируется, образуя так называемую двойную спираль, различимую в электронном микроскопе. Образуются как минимум два уровня взаимосвязанных кода: 1) связывает уровни «белки — РНК», 2) связывает уровни «РНК-ДНК». Идея парных кодов совпадает с идеей кодов двойной артикуляции в языке  (А. Мартине), на что обратил внимание Р. Якобсон после прочтения книги Ф. Крика о двойной спирали ДНК. Аналогичные коды двойной артикуляции были обнаружены при разработке проксемики как науки о пространственном поведении в исследованиях американского урбаниста и психолога Э. Холла. Можно указать на многие другие коды такого типа. Надстраиваясь друг над другом, структуры образуют связи «означаемые — означающие». То есть по линии семиозиса Пирса над репрезентаменами надстраиваются объекты, а над ними – интерпретанты. Если использовать близкие модели, можно также сказать: над фигурами (сигналами) надстраиваются репрезентамены знаков, над ними — собственно знаки и над знаками — семы (в терминологии Л. Прието) или семантические компоненты (в терминологии Л. Ельмслева). Наиболее наглядны эти уровни и связывающие их коды в изображениях.

Точки, линии, пятна, отношения между ними — фигуры или сигналы. Линии — контуры предметов, конфигурации — их силуэты, центры этих конфигураций, оси между важными центрами, отношения между важными контурами, между изобразительными конфигурациями, между силуэтами и фоном — все это репрезентамены основных знаков. А сами знаки — это уже видимые нами предметы изображенные с помощью репрезентаменов или намеки на какие-то предметы. Наконец, предметы приобретают те или иные значения в данном изображении — бегущие люди, скачущие всадники, главные персонажи и второстепенные, нападающие и обороняющиеся и т. п. Отношения этих обозначаемых объектов, изображаемые ситуации образуют уровень “семантические компоненты”. Связи структур этих разных уровней образуют коды двойной артикуляции. Если рассматривать выделенные уровни в модели знаков Ч.С. Пирса, то уровень семантических компонентов как бы расслаивается на уровень объектов и уровень интерпретант. Например объектами в картине являются изображенные люди, а интерпретантами — нападающие и обороняющиеся. Поскольку семиозис — процесс, который согласно Пирсу не имеет границ,а согласно теории У. Эко организуется как бесконечный в художественном произведении, над выделенными уровнями могут надстраиваться все новые уровни. Например, изображенная сцена нападающих и обороняющихся людей, если она изображает известное событие, представляет собой уровень репрезентаменов, а знаками окажутся боги и титаны, греки и амазонки, крестоносцы и сарацины,  красные и белые со всеми характерными признаками этих героев. Далее по этой линии могут надстраиваться  уровни означающих и означаемых. Таковы, например, посланники царя Ирода в форме солдат испанской армии под предводительством герцога Альба в голландском городе ХVI cтолетия — так сделал в известной картине “Избиение младенцев” Питер Брейгель старший. События Библии переведены таким образом на уровень событий эпохи Реформации. Надстраиваются новые уровни . Но и коды, связывающие эти уровни как коды двойной артикуляции, не остаются теми же. Они придают надстраиванию определенное направление. Для распознавания реальных или мифологических событий необходимы коды одежды, оружия, признаки окружающей среды, предметов быта. Для обозначения агрессии, спокойствия, силы, ярости, смирения, покорности и т.п. важны движения тел, позы, жесты, мимика, ритмические структуры, симметрии, топологические построения изображений. А по этим разным направлениям надстраивания организуются свои коды двойной артикуляции — свои цепочки кодов. На этом примере видно, что по любой линии надстраивания кодов формируются уровни  структур, неоднородностей, различий и тождеств и сопутствующие этим уровням коды двойной артикуляции (рис.1).

Коды как структурные преобразования

Мы говорили о кодах отличающихся друг от друга по линии двойной артикуляции. Но любые коды как структурные преобразования оказываются различны по характеру структурных преобразований, — по тому как связаны между собой структуры разных уровней. Во первых, структуры могут переноситься, транслироваться “туда и обратно”. Трансляции структур наполняют все физические и семиотические реальности. Ритмы дыхания переходят в ритмы кровообращения и пульса, последние — в ритмы походки и бега, те, в свою очередь, — в ритмы поз, жестов, танцев и т.д. Точно также симметрии пространственных модулей образующие равные усилия в несущих конструкциях переходят в ордерные системы архитектуры, в системности повторяющихся элементов. Трансляции структур распространяются и на все уровни собственно ментальных, когнитивных, эстетических процессов. Структура традиционной мелодии встраивается в новую мелодию, традиционный ритм или строфа одного поэта — в произведения другого, структуры и цветовые соотношения художника-предшественника — в композиционные поиски его последователей, характерные ряды чисел, пропорций и метро-ритмических  групп элементов архитектурного стиля — в его новые модификации и преобразования. Во вторых, имеются коды, представляющие собой сочетания структур и разных структурных признаков. Такого рода сочетания моделируются математически в теории и методах распознавания образов. Идентификация личности по отпечаткам пальцев, словесный портрет созданный свидетелями, узнавание человека определенной конфессии, этно-социальной, этнокультурной, профессиональной, какой-либо иной группы осуществляются на основе сочетания некоторого набора признаков. На этой основе “складываются” и функционируют определенные коды, устойчивость и работа которых поддерживается процессами и ситуациями: жизненными ситуациями общения людей, важными знаками и текстами культуры, средствами массовых коммуникаций. Такого рода коды  направляются политико-идеологическими факторами. Такие коды-сочетания структур — пучки дифференциальных признаков более динамичны и сложнее для описания, чем коды-трансляции структур. В третьих, имеются коды несводимые к трансляциям и сочетаниям структур — коды комбинирования. В них структуры и элементы означающих и означаемых соотносятся друг с другом условно, что соответствует положению о немотивированности  лингвистического знака в семиологии Ф. де Соссюра (хотя сегодня выявлены некие первичные фонемы и слова, которые возникли в речи человека все же не условно, а как айконы, индексы и их сочетания в наиболее значимых жизненных ситуациях обозначений, эмоций, действий, угроза сверху или из воды, зов о помощи, крик-предупреждение и т.п.) Но основные коды формирующиеся как надстраивания над мотивированными — условные коды словесных языков человека, алфавитного письма, а также  все возникающие на их основе условные коды создаваемые путем договоренности — азбука морзе, коды-шифры. Шифры представляют собой как бы ключи от комнат, в которых хранятся основные коды. Они могут быть спрятаны в книгах и других тайниках разведчиков, существуют в виде паролей и логинов современного интернета. Коды данной группы соотносятся с различными типами знаков, развиваются  в разного рода знаковых образованиях. Если следовать модели знаков Ч.С. Пирса,  коды трансляции относятся к области айконов, коды-сочетания — к области индексов, коды-комбинирования — к области символов. В сложных объектах человеческой коммуникации все три группы этих кодов взаимосвязаны и дополняют друг друга.

Коды и  конкретность, общее, особенное, единичное

Не менее важны различия кодов по линии «абстрактное-конкретное». Во первых означающее и означаемое могут быть связаны какой-либо абстрактной структурой — повторяется число, геометрическая фигура, пропорциональное отношение (например, золотое сечение), ряды Фибоначчи, распространяются фракталы и т.д.

Во вторых, означающее и означаемое  связываются группами элементов, различий и тождеств. В семиотике эти группы элементов и связи между ними вслед за Э.Сепиром зачастую характеризуют термином “целостность”. Например, группа характерных конфигураций темных и светлых пятен картины может быть аналогична основным конфигурациям изображаемых в этой картине объектов или группам конфигураций ряда других картин, важных изобразительных текстов культуры. Коды такого рода являются основными связями знаковых систем в метафорически и символически сложных произведениях живописи. Например, в композициях К. Петрова-Водкина группы конфигураций напоминающие круги и нимбы, треугольники и символические триады, иконописные очертания Богородицы и младенца образуют символические метафоры старого мира и новой жизни, а резкие наклоны в очертаниях земной поверхности — коннотации движения Земли, общей динамики жизни. Коды первого типа основаны на знаковых системах культуры, коды второго типа — на воспоминаниях,  восприятиях, представлениях о планетарном единстве. При этом те и другие коды представлены достаточно определенными элементами, которые можно графически выделить в картине, создавая своего рода карты. Такого рода графические приемы широко используются в  семиотическом анализе произведений визуального искусства.

В третьих, в знаковых системах имеются обычные  конкретные формы, которые используются как паттерны — образцы. Идолы языческих богов, скульптурные изображения римских императоров, герои мифических или реальных мифологизированных событий, а в современном мире звезды шоу-бизнеса или их бренды — все это конкретные коды встроенные в семиозис, восприятие, интерпретацию. Образцы, в т.ч. разного рода артефакты обычно служат связями — включением в коммуникацию важных знаков и знаковых систем — исторических мест, героев, исторических событий, культов, святилищ, ритуалов, массовых зрелищ, конфессиональных, социальных, этнокультурных, государственных общностей людей. Повторение формы-образца в  местах  исторических событий и культов  приобретает главную роль в утверждении государства (Золотые ворота Владимира повторяют Золотые ворота Киева, утверждая столицу владимиро-суздальской Руси Андрея Боголюбского;  форма Успенского собора Московского кремля повторяет форму Успенского собора Владимира, утверждая Москву столицей Великого московского княжества, указывая на покровительство и защиту Богородицы, местопребывание Патриарха и символизирует центр сильного самостоятельного государства.  Различия кодов данного типа реализуются  не только в культуре в целом, коммуникациях групп людей, диалогах и аутокоммуникациях, но могут быть обнаружены во всей семиотике жизни. Надстраивание этих кодов осуществляется по двум расходящимся друг от друга линиям “абстрактные универсалии-фреймы-паттерны” и “абстрактные универсалии- целостности-формы”. Это расхождение особенно сильно выявляется в третьем звене — на уровне паттернов и форм. Формы не обязательно становятся паттернами, образцами. Они могут быть индивидуальны и таким образом — могут включаться в еще одну — третью линию кодов по направлению “общее — особенное — индивидуальное”. Но здесь приходится рассматривать особую проблему. Как соотносятся между собой  абстрактные универсалии — структуры — с одной стороны и форма — с другой? Проблема взаимоотношений структуры и формы оказывается трудноразрешимой,  о чем  будет сказано далее особо. Пока следует вернуться к кодам.

В целом следует заметить, что различия типов кодов по линиям универсалий и паттернов, универсалий и форм, универсалий и особенностей, универсалий и условных  знаков и др. — не просто некая академическая тема  семиотики, но одно из самых «больных мест» современного мира. От того что доминирует в менталитете — способность мыслить абстракциями или, напротив, оперирование конкретными формами-прототипами,  зависят возможности творческих-  продуктивных решений или, напротив, подражания действиям, решениям, поступкам кумиров, клановых групп, профессиональным прототипам, отжившим архаическим традициям. Усвоение прототипов мышления, деятельности, готовых картин реальности во многом происходит под влиянием доминирующих мнений. В современных условиях этот эффект усиливается  влиянием массовых коммуникаций и потому реализуется лавинообразно, что называется в социологии и политологии “появление  информационных каскадов”. Для теоретического рассмотрения кодов прототипов, форм, паттернов принципиально важны границы сфер мышления и деятельности, где они оказываются эффективны. Например, сказать, как это часто делается, что проектирование основанное на прототипах давно устарело и что их использование является неким пережитком средневековья, не вполне корректно. Типы жилых домов, сложившиеся в регионе средиземноморья, в западноевропейских  городах, в горных районах центральной Азии, воспроизводятся и сегодня. И это далеко не только сохранение приверженности к знаковым системам культуры, но главное — результат практичного подхода. Эффективность прототипа зависит от того к какому  уровню “абстрактное-конкретное” относится этот прототип и сохраняется ли та же ситуация (образующие ее факторы), в которой этот прототип возник. Во взаимосвязи с данными кодами находятся также известные проблемы различных типов мышления. Коды-универсалии образуют основу так называемого логического мышления и тесно связаны с вербальными системами — с языком слов, в то время, как: коды целостностей и форм лежат в основе формирования образов и тяготеют к так называемому образному мышлению. С различиями кодов данного типа связаны и границы явлений сознательного и бессознательного, взаимосвязи мышления и речи. Рассмотрение кодов —  универсалей  как фундаментальных для мышления в целом (и не только для человеческого мышления) существенно для развития представлений о роли членораздельной речи в человеческом мышлении -прежде всего для развития гипотезы Л.С. Выготского. Упрощая эту гипотезу с семиотических позиций, можно сказать: абстрактное мышление человека аналогично мышлению во всех явлениях жизни как оперирование универсалиями. Но оно развивается, конструируется, надстраивается различными структурами благодаря закреплению в условных знаковых системах других структурообразований — их результатов и алгоритмов. Закрепление в условном знаке некоего промежуточного результата мышления освобождает такое мышление от перегрузки. Этот результат сохраняется в оперативной или долговременной памяти в виде некоего файла. И наоборот, используя условный знак, мы можем воспроизводить закрепленные за ним знаковые образования — модель ситуации, образ, концепт и т.д  Аналогичны видимо и пути самопостроения «образного мышления» человека, основанного на формах и формообразованиях. Развитие действий, изменяющих связи и структуры внешних объектов (а это прежде всего создание орудий труда и развитие руки в процессах становления человека), реализуется в моделировании и связанном с ним оперированием мысленными образами, что детально изучено в области эргономики (В.П. Зинченко, В.М. Мунипов). Форма как бы надстраивается над структурообразованиями (G. Somov, 2007b). Надстраивание кодов форм образует иную (по сравнению с  кодами  универсалий) линию развития мышления человека. Это реализуется прежде всего в метафоричности, — в единстве метафоры и метонимии (Дж. Лакофф и М. Джонсон; G. Somov, 2013). Метафоры подобны друг другу как некие формы. Но эти формы все же надстраиваются над структурами или, если смотреть иначе, — включают в себя узлы взаимодействующих между собой структур. Поэтому метафоры возникают в интуитивном познании и мышлении, как они трактуются в концепции Лакоффа и Джонсона, прежде всего благодаря сходствам структур двух сторон метафор (благодаря действию кодов трансляции, сочетания и комбинирования структур). Эти структурные основы метафор и их особых типов — метонимий наглядны в визуальном искусстве (G. Somov, 2013) Таким образом между структурами и формами имеется большая дистанция. Формы в определенный момент переходят из реальности связей, механизмов, структур в реальность человеческой деятельности, мышления, познания. Поэтому то что мы видим как формы в природе — главным образом проявления структурообразований. Эти формы никто разумным путем не создает. Человек создает формы и оперирует формами поскольку коды структурных преобразований связываются в структурах, узлах сочетания структур и в формах в процессах  человеческой деятельности  - в моделях регулирования изменений. По этим причинам оказываются так важны формы. Они важны в том числе в конкретных кодах в запоминаемых  образцах (паттернах), в  обличиях  героев,  памятниках и зданиях -памятниках,  в геральдике и плакатах  и т.п.

Важно обратить внимание на то, что коды данных типов  (как и коды других типов) интегрируются между собой. Реальное воплощение такой интеграции — появление новой генерации людей способных к абстрактному мышлению, к использованию  и созданию новых информационных технологий и, одновременно, — к работе со зрительными, музыкальными,  голографическими образами.

Не следует забывать: помимо собственно семиотических имеются другие концепции описания и объяснения роли паттернов и форм в культуре. В частности, в аналитической психологии К. Г. Юнга центральное место занимают архетипы — некие врожденные, присущие мышлению и восприятию человека формы. Таковы формы креста, круга или другие якобы имеющие некий глубинный смысл и воздействующие на человека символически, эмоционально и неосознанно. Архетипы и символы Юнга представляют собой некие сросшиеся с формами объекты преклонения, подчинения человека, перешедшие в современность объекты первобытного ужаса. Такая  концепция является продолжением рассмотрения символа как особого человеческого и надчеловеческого — интрасубъективного образования. Она берет начало в идее И. Канта и развита в “теории символических форм” Э. Кассирера. К.Г. Юнг развивает сходную идею, но на другой основе — на основе учения о коллективном бессознательном берущем начало в психоанализе З. Фрейда. Семиотики и культурологи вроде бы разделяют концепцию К.Г. Юнга. И для критики коллективного бессознательного с позиций семиотики нет оснований. Но публикации многих семиотиков, культурологов, психологов наполнены именно терминами “архетипы” и “архетипическое.” Однако с позиций “глобальной семиотики” и в т.ч. с позиций  концепции кодов  возникают  сомнения в существовании архетипов. Но главное в этом — сами подходы  Э. Кассирера и К.Г. Юнга,  достаточно далеки от семиотики. Их критический анализ, и возможности интеграции в семиотической системе знаний могут осуществляться только в результате  развертывания  общей семиотической картины, в т.ч. систематики фундаментальных кодов. Это относится и ко всей проблематике взаимосвязей семиотики и психологии (F. Stjernfelt и др.).

Структура и форма, природа и деятельность

Таким образом имеются существенные различия структур, универсалий с одной стороны и конкретных форм — с другой. Те и другие могут служить кодами. Вместе с тем,  различия  структуры и формы, как уже говорилось, представляют собой непростую проблему. Поскольку для систематики кодов эти различия весьма значительны, они требуют краткого рассмотрения. Так называемое гипостазирование чисел, повторений, ритмов, геометрических фигур у пифагорейцев и Платона как и весь платоновский мир “вечных идей” у Аристотеля были как бы отставлены в сторону.  Он ввел категории “форма и материал, форма и сущность, внутренняя форма и внешняя форма, сущность первого порядка и сущность второго порядка”. В отличие от пифагорейцев и Платона Аристотель и его последователи фактически рассматривали упорядоченность мира по аналогии с деятельностью человека — ремесленника, который делает амфору из глины на гончарном круге .Все просто: амфора — это форма, глина — материал. При этом  различение “форма — материал” предполагает именно деятельность человека и соответственно — то, что сопровождает эту деятельность — цели и средства, а цели, в свою очередь, предполагают их осознанность — представленность в сознании человека. Разумеется, такая картина ведет прямым путем к идее разумного происхождения всех форм вообще, к идее разумного устройства мира. Благодаря развитию данного круга идей мыслители по разному, но так или иначе приходили к изначальности и фундаментальности разума — единого организующего начала. Логическим завершением этого комплекса идей стала философская система Гегеля, который взял некоторые хорошо разработанные ранее, а потому весьма убедительные категории идущие от Аристотеля — все те же формы и сущности первого и второго порядка. Перевернувший Гегеля “с головы на ноги” Маркс вроде бы должен был отказаться от традиции категории “форма”. Но это не совсем так. Маркс широко использовал сам термин “форма”,  говорил о формах в связи с потребительной стоимостью продукта труда, о превращенных формах и т.д. Хотя его основная система, описывающая товарно-денежные отношения и деньги как особую знаковую систему, была в большей степени структуралистской — абстрактной, построенной на моделировании связей и формализуемой и скорее рассматривала формирование товарно-денежных отношений и знаковой системы денег как естественный процесс. По этим причинам структуралисты ХХ столетия стали рассматривать Маркса как своего основного  предшественника. Между тем, сами марксисты в ХХ в.,  продолжая категории Гегеля и деятельностный подход немецкой классической философии, развивали главным образом не столько предструктурализм Маркса, воспринятый структуралистами и семиотиками (Л. Альтюссер, F. Rossi-Landi и др.), сколько прежде всего деятельностный подход, берущий начало в немецкой классической философии. В русле этого подхода находили место и все традиционные представления Аристотеля и его последователей связанные с формой. В советской философии и связанных с нею культурологии, эстетике, теории дизайна рассматривались проблемы напрямую продолжающие аристотелевскую категорию “форма” в духе родственного  ей деятельностного подхода. Развитие категорий формы и материала, всех связанных с ними концептов: “сущность, внешняя и внутренняя форма, сущность первого порядка и сущность второго порядка, субстанция и материал, форма и содержание”, а также подхода основанного на идее деятельности как центрального принципа рассмотрения человека и общества распространялись из философии в  частно-научные знания, задавая  направление их развитию. Прежде всего это проявилось в области системного подхода и различных вариантах построения системологии. Появились идеи продолжения в категориях системного и структурного подходов главным образом принципов человеческой деятельности. Системность стали рассматривать в качестве атрибута деятельности, а целеполагание, искусственные образования создаваемые для достижения целей — средства и орудия деятельности противопоставлять всему естественному — идущему от природы. Эта позиция наиболее полно была сформулирована в “системодеятельностном подходе” (Г. Щедровицкий), а в рамках этого подхода — в особом направлении развития семиотики, в т.ч. в специфической трактовке категорий знака и знаковых систем как средств деятельности.

Форма и содержание, семиотика и семантика — совместимость  этих               проблем с “чистым”семиотическим подходом

Развитие категории формы в духе представлений Аристотеля и принципов целенаправленной деятельности продемонстрировала также советская эстетика, где постоянно обсуждались “проблема формы и содержания”,  задачи, средства и методы  искусства как особого вида деятельности с политико-идеологическими целями. Искусство рассматривалось как реализация идеологии. В борьбе с так называемым формализмом  получили развитие представления о самостоятельности содержания, отвечающие этой идее методы анализа художественных произведений, в которых якобы можно выделить это отдельное содержание, выделить ”чистую” семантику. В практике распространения знаний об искусстве это обычно приводит к примитивизации, которую  в области изучения и интерпретации произведений живописи как и архитектуры, принято называть “литературщина”. Следует обратить внимание на то,  что  отделение содержания от формы в некую самостоятельную реальность неспецифично только для советской эстетики. Само это различение берет начало в средневековой схоластике и получило широкое развитие в традиционном  искусствознании.  Важно и то, что в ряде концепций  близких  к семиотике  семантика также отрывается в самостоятельную область. Этот отрыв порождает простенькую и общепонятную идею: “содержание выражается в форме”. В области интерпретации художественных произведений все сводится к элементарному  вопросу — ”что хотел сказать художник?” Но даже в самых простых жизненных ситуациях общения мы ощущаем высказанное и невысказанное, холодно-расчетливое и эмоциональное, искреннее и лживое, убеждение и внушение, многое другое, сильно усложняющее вопрос о том  что передается или что хотел сказать собеседник. Это несколько “подмывает” простоту различения “форма и содержание”. В эстетике и искусствознании чтобы выйти из этого тупика стали различать “идейно-эмоциональное” и “предметно-тематическое” содержания произведения. Но это различение ничего не разъяснило, а только породило новые проблемы. Поэтому снова становится актуальным общий вопрос — что же такое содержание и можно ли ставить его в один ряд с формой? Наиболее развитые представления в раскрытии этой сложной темы вроде бы предлагает феноменология, которая раскрывает пути познания смысла — некоего центра содержания. На  основе смысла якобы раскрываются выражающие его знаки и знаковые системы.  Но это противоречит главной идее семиотики, согласно которой любые значения, в т.ч. главные, осознаваемые, направляющие действия должны описываться и объясняться как связи процессов семиозиса и знаковых систем. Это требует некоторого пояснения с позиций семиотики.

Для пояснения формы и содержания  уместны модели информации. Термин “информация“ происходит от латинского корня и означает “передача формы”. Начиная с этой этимологии, британский семиотик Г. Бэтисон показывает неприемлемость привлечения в семиотическую теорию идей феноменологии Э. Гуссерля — идей вербально-рефлексивного происхождения смыслов и их определяющей роли в любых процессах коммуникации. В целом семиозис и знаковые системы в соответствии с “глобальной” семиотикой содержит весь мир значений и смыслов внутри себя (так же как информация в широком смысле содержит в себе сообщение). С этим связана  критика всех концепций семантики примыкающих к семиотике. В этих,  разных по их происхождению концепциях область “чистого содержания”, мира значений и смыслов порождает знаки, знаковые системы, тексты (“общая семантика“ Д. Льюиса, А. Кожибского и др.). Однако с точки зрения семиотики значения предполагают знаковые системы как свою основу (M. Dammit), семантика является измерением знаковых систем, входит в них как определенный аспект (Ч. Моррис). Если следовать пансемиотической теории Пирса, никаких  значений, смыслов, пониманий смыслов вне семиозиса и знаковых систем , по ту сторону семиозиса и знаковых систем нет и быть не может. Это главное что относится к различению “форма -содержание”. И тем более: можно ли вообще говорить о каком-либо содержании на языке точной науки?

Структуры реальны, формы призрачны

Но есть не менее важная сторона той же проблемы — форма и абстрактные универсалии, форма и структуры, их бытие, реальность существования формы. В общепринятом, аристотелевском понимании форма мыслится как нечто объективно существующее, по видимому, более реальное чем универсалии. Но когда о форме говорил Кант, он  рассматривал ее как категорию мышления, а не материального мира. Поэтому форма напрямую связывалась им с целью деятельности. А поскольку форма и деятельность были  во многом связаны с областью эстетического, у Канта при рассмотрении им эстетических суждений возникали понятия “форма целесообразности” и “целесообразность без цели”. Иначе говоря, целесообразность приписывалась природным формам как бы изнутри человеческого мышления и деятельности. При этом в эстетическом учении Канта форма и целесообразность уживались с идеей эстетического как порождения и существования мышления (вне его связи с целями, средствами, формой, материалом). Эстетическое восприятие понималось как эмоциональное сопровождение мышления — ”игра познавательных способностей мышления”. Эмоции удовольствия сопутствуют мышлению человека, как бы поощряя человека к занятию интеллектуальной работой — так, упрощая на современный лад, можно интерпретировать Канта. Эта гипотеза экспериментально подтвердилась в 80-е гг. ХХв. нейробиологическими исследованиями. В переводе на язык семиотики это означает, что разные области эстетического занимают прагматика, семантика и синтактика, что они самостоятельны и что синтактика имеет некоторый приоритет. О различиях кодов по этим линиям сказано ниже. А пока необходимо сказать о том как совмещаются  различия отмеченных подходов.

Выше уже говорилось, что европейская философия следовала главным образом в русле аристотелевского учения с его понятием “форма”и принципом деятельности.. Хотя время от времени философы вспоминали Платона, противопоставляя его Аристотелю, абстрактные универсалии- размытой и трудноуловимой  форме, такой же трудноуловимой целостности и связанным с ними  категориям. Не случайно в ХХ веке появились  оценочные переосмысления  в духе высказываний К. Поппера  в книге “Открытое общество и его враги”. К. Поппер противопоставлял Платона и Аристотеля, называя первого гениальным мыслителем, а второго — посредственным мыслителем. Если смотреть в этом аспекте на изменение познавательной парадигмы ХХ столетия, произошел не очень заметный, но существенный поворот. ”Глобальная семиотика”, структурализм, синергетика, многочисленные математико-статистические исследования в биологии, сравнительном языкознании, антропологии, истории по существу возродили на новом уровне мир вечных идей Платона и связанный с ним так называемый математический идеализм, идеи синергетики связали  основные философские проблемы семиотики с философскими традициями даосизма. С возрождением этого круга идей  все более утверждается и натурализм — объяснение изучаемых явлений на основе принципа природы — самоконструирования связей, структур, системно-структурных образований, на основе идеи происхождения жизни из естественных — атомно-молекулярных связей, в конкуренции  химических реакций. Следует заметить, именно натурализм является философским основанием знаковой  теории Пирса (J. Liszka). Поэтому семиотика является прежде всего естественной наукой связывающей в единой картине основные процессы и структуры всей жизни и человека. Гуманитарные науки обобщаемые семиотикой могут и должны строиться как продолжение биосемиотики, на чем настаивают ведущие представители этой области и в то же время должны включать  как составную часть — то что относится к человеку и обществу. Это предполагает синтез натуралистического и деятельностного подходов. Но прежде всего общность и различие естественных и искусственных человеческих семиотических системностей  может  детально и системно рассматриваться именно в систематике кодов. Ведь фундаментальные коды относятся к природным — являются  биохимическими, генетическими, межклеточными и другими структурами, которые самонадстраиваются друг над другом.  Поэтому систематика кодов на основе классификаций линий их надстраивания дает некую естественнонаучную картину человека как семиозиса. Возникающие как естественные построения, коды благодаря их включению в деятельность, форму, цели и средства, целенаправленные действия регулирования, включаются в искусственные семиотические системы.

Сделав это методологическое отступление, вернемся к типам кодов.

Коды и вершины треугольника знака

Картина кодов становится более ясной если различать коды по тому из какой вершины   треугольника знака мы смотрим на две другие его вершины. Во первых различия некоторых кодов лучше видны как бы изнутри организма, с точки зрения устремленного к достижению своих желаний человека, целенаправленно действующего субъекта. Этот взгляд в схеме знака Ч.С. Пирса соответствует проекциям интерпретанты на репрезентамен и объект. Иначе говоря, если смотреть на мир сквозь призму  желаний, стремлений, мотивов, фрагменты этого мира открываются как особые элементы,  различия, различительные признаки образующие репрезентамены. Связи означающих и означаемых по линии “интерпретанты (интенции)-репрезентамены» или “интерпретанты-объекты” — это и есть коды, связанные со стремлениями и желаниями. Такие коды логично называть ”интенциональные”, подчеркивая тем самым первичность стремлений, — интенций направленных на внешние области. Стремления и желания, в свою очередь различаются. Те, что возникают сиюминутно  принято называть “мотивы”, а те что представляют собой нечто устойчивое — “фундаментальные потребности”. Сильно упрощая, можно сказать: той или иной  фундаментальной потребности человека соответствуют определенные коды. Эта закономерность универсальна и наглядна как в мире организмов, так и в мире человека. Пищу разыскивают по запаху, пробуют на вкус,  запасают и даже дают ей немного измениться по вкусовым качествам, что с успехом делают не только животные (моллюски, насекомые, звери), но и люди со всеми своими рецептами и секретами кулинарного искусства. Коды опасных и безопасных, полезных и вредных продуктов питания, желательных и нежелательных для организма веществ подсказывают: съесть или выбросить, отложить и сохранить, сохранить и доготовить. Иначе говоря, потребности связаны с кодами и реализуются в кодах. Напрашивается простое соображение. Ведь можно посмотреть на фундаментальные потребности как на некоторые наборы врожденных и формирующихся на их основе приобретенных кодов. Наборы кодов не просто продолжают, но фактически образуют фундаментальные потребности. Сами фундаментальные потребности уточняются поэтому как линии надстраивания кодов. Для разработки этой модели подходят не все существующие в психологии и психофизиологии классификации фундаментальных потребностей (а их насчитывается более 150). Те классификации потребностей, которые описываются кодами и при интеграции дают в местах пересечений характерные коды, могут приниматься в семиотике как более достоверные. Как стремился показать автор, наиболее подходящей оказывается классификация польского психолога К. Обуховского, который выделял внутренние для организма регулирующие механизмы — физиологические потребности, и замкнутые через среду -ориентировочные потребности. К первым могут быть отнесены как потребности материального характера, так и информационные связанные с поддержанием гомеостаза. Ко вторым относятся такие, как познавательная потребность, потребность эмоционального соучастия, потребность поиска смысла жизни. При семиотическом переосмыслении этой схемы на основе категорий Ч.С. Пирса и путем сопоставления с характерными кодами эта схема уточняется. Она приобретает вид триады: внутренние потребности с их интенциональными кодами; потребности ориентации (замкнутые через среду) с их кодами; и наконец, потребность поиска и коды определения наиболее значимой  потребности (или их узла). К первой группе относятся не только направленности на поиск ресурсов жизнедеятельности но и условий сохранения организмов. Здесь обнаруживаются и многочисленные интенциональные коды. Таковы, в частности, коды опасности и безопасности пространственного окружения. Замкнутое пространство безопасно. Но лишенное пространственного раскрытия вовне, выхода наружу оно становится ловушкой. Поэтому  столь существенны особенности пространственных укрытий животных (норы грызунов, лабиринты бобров, укрытия  лесных котов), поэтому столь важны и сложно  организованы жизненные пространства человека — внутренние пространства жилых домов различных цивилизаций — их защитные качества как укрытий от врагов и посторонних и даже от посторонних взглядов, укрытий от бури, непогоды, солнечного зноя. Потому столь значительны пути движения с возможностью выбора, лежащие в основе фундаментальных кодов поиска свободы. Признаки защиты и безопасности пространства образуют означающую сторону кодов безопасности. Коды, отвечающие фундаментальным потребностям, различаются в соответствии с различиями самих потребностей. Даже хорошо разработанные систематизации потребностей все же не дают их ясной картины. Попытки обоснованно рассмотреть эти систематизации на основе идей социологии путем уточнения многих фактов их проявлений позволяют описать и объяснить отдельные группы потребностей и мотивов, но в плане обоснования общей систематики скорее порождают новые вопросы (см.: в книге С.А. Четвертаков. Реконструкция теории Маслоу. С-П., 2013 ). Например, потребности человека в труде, научном познании, игровой деятельности могут рассматриваться скорее как порождения более фундаментальных и простых потребностей. Вряд ли возможно построение систематики потребностей и присущих им интенциональных кодов при индуктивном подходе — от фактов к обобщениям, тем более, что по разному определяются онтологические основания потребностей, которые связываются с работой нейронов, с уровнем психики, с психическими отображениями социальных  процессов. Более простым для прояснения этой проблемы оказывается семиотический подход с методом абдукции и универсальными классификациями знаков и кодов. Т.е. картина механизмов регулирования — систематика  кодов позволяет уточнить что собой представляют потребности, как связаны между собой фундаментальные и другие потребности, как они связаны с мотивами, как натуральные потребности преобразуются в социальные, деятельностные, культурные, личностные интенции и коды, в развитые цели и свойственные им специфические коды.

Во вторых другая группа кодов данного направления связывает между собой репрезентамены (означающие) и объекты с помощью интерпретант. По этой линии осуществляются многообразные узнавания — идентификации. Одна молекула узнает возможную для связи другую молекулу (Г. Кастлер и др.) Любое животное узнает животного своего вида или своей популяции. Муравей узнает муравья не только своего или чужого вида, но даже  знакомого ему муравья. Многочисленные распознавания каждодневно осуществляют люди. Коды распознавания, будучи связаны с интерпретантами, оказываются связаны с интенциональными кодами. Опасность, агрессивность, сочувствие, равнодушие и другие признаки интенциональных кодов входят поэтому и в коды идентификации. Но, все-таки коды и признаки распознавания берут начало не столько в интенциональных кодах, сколько в связях с типами среды и образующих ее объектов. Необходимость ориентации: местоположения и движения в пространстве-времени обусловливает формирование идентификационных кодов. Взаимосвязи означающих и означаемых данного типа кодов наглядно реализуются в структурах. Местоположение и движение в пространстве-времени, в частности, устанавливаются благодаря  таким топологическим  структурам, как: включенность внутрь какой-либо дискретности, либо нахождение вне ее, таким, как:  центр-периферия, граница, направление движения — линия, геометрическая фигура. Мы узнаем, например, свой квартал в городе как находящийся  между границами  улицы, проезда, реки, по рельефу местности, по тому  в какую сторону и какой крутизны уклон территории, по силуэтным очертаниям основных видовых картин, по высоте и геометрии зданий  и т.п. Наиболее строгие классификации признаков такого рода предлагали теоретики урбанизма (К. Линч, Дж. Саймондс и др.). Основную роль в таких распознаваниях, как уже говорилось, играют узлы структур — пучки дифференциальных признаков. Аналогичны коды идентификации групп людей или индивидов. Их признаки и сочетания — очертания человеческой фигуры, структурные признаки походки, пропорции частей тела, очертания костюмов и т.д.

В третьих имеются коды связывающие между собой репрезентамены с помощью связей с интерпретантами и объектами. А поскольку слои репрезентаменов подвижны (означаемые могут становиться означающими других означаемых) получается что коды данной группы связывают между собой отдельные сигналы в общей неоднородности сигналов, отдельные репрезентамены — в общей неоднородности репрезентаменов, отдельные знаки — в общей неоднородности знаков, отдельные семантические компоненты -в общей неоднородности семантических компонентов. Наиболее наглядны в устройстве данных  кодов топологические структуры изображений. В хорошо организованном изображении как правило имеются структуры связывающие основные визуально активные центры. Так организуется неоднородность сигналов. Но чтобы выявить основные изображаемые предметы необходимо связать структурами конфигурации этих предметов и их центров. Это связи знаков. Знаки имеют разные типы означаемых. Одни знаки обозначают глаза, лица, головы, руки и ноги людей. Другие знаки обозначают тени, полутени, рефлексы, тона, полутона, светлые участки геометрической формы, блики. Чтобы изображение было более убедительным геометрические тела связываются в свои структуры, а светотеневые — в свои. В живописи приходится отдельно организовывать цветовые участки. Иначе говоря,  имеется достаточно сложное системно-структурное образование, в котором каждый слой неоднородности организуется теми или иными структурами и где элементы каждого слоя имеют разные значимости. Например в портрете наиболее значимыми будут лицо, глаза и руки. Эти элементы наиболее значимы как знаки и как наиболее много говорящие о человеке — как семантические компоненты портрета. Но как сигналы могут оказаться более значимы наиболее яркие по цвету перевязь, орден, эполет, эфес шпаги и т.п. Если такого рода элементы оказываются особенно яркими, выделенными из остального фона, то это совсем не случайно.Они выделены тем самым семантически — как знаки подвигов, славы или власти.Так вот, на каждом уровне и в их взаимосвязи формируются свои коды,благодаря которым мы выделяем элементы разной значимости.

Формирующиеся как устойчивые механизмы такого рода структуры и образуют третью группу данного типа кодов. Условно можно называть их организующие коды. Напомним, что рассмотрение кодов по связям репрезентаменов модели Ч. С. Пирса  соответствует измерению знаков, которое Ч.У. Моррис называл “синтактика”. Можно сказать, что организующие коды, развертываясь в знаковые образования, в разного рода семиотические системности порождают многообразную синтактику. Синтактика представленная  в модели кодов как механизмы регулирующих структур оказывается свойственна всем без исключения структурным самопостроениям  жизни. Организующие коды обнаруживаются поэтому в ощущениях,  восприятиях,  в приемах и навыках поведения и деятельности, в “устройстве” социальных норм, моральных кодексов, систем правового регулирования, в формировании эффективных алгоритмов мышления, в создании шедевров искусства, формировании художественных течений, стилей и т.д. Организующие коды проявляются там где мы сталкиваемся с появлением значимости, с дифференциацией чего-либо по значимости. Значимость появляется там и тогда  где и когда осуществляется предпочтение чему-либо, где происходит выбор.

Выбор осуществляется во всех жизненных ситуациях. Хищник выбирает жертву, жертва выбирает путь спасения; птицы и люди выбирают супруга, люди выбирают профессию и место работы  и т.п. Выбор присущий интенциям определяет дуальную природу всех кодов — подразумевает ответы “да” или “нет”, определяет единицу — 1 бит информации как логарифм числа 2 по основанию 2. Соответственно, дуальные структуры являются определяющими во всех семиотических системностях человека (См. в работах Вяч.Вс. Иванова). Не очень ясно только почему люди предпочитают выбирать между «да» и «нет». С точки зрения триад Ч.С. Пирса правильнее все-таки мышление по принципу “да”, “нет”, “не знаю”. Да и в сказках “витязь на распутье” выбирает обычно одну из трех дорог. Поэтому возникали предложения перейти от двоичного исчисления информации в битах к триадическому. Но это скорее относится к удобству  вычислений. Для семиотики как естественной науки важна сама проблема — связь кодов выбора с кодами -структурами, работой каналов передачи информации, типами коммуникативных ситуаций.

Последнее очень важно для уточнения значимости как ведущей в организационных кодах и синтактике в целом. При любом выборе есть некоторый ряд из которого выбирают. Есть более предпочтительные варианты, более значимые и менее значимые. Глубинная природа значимости вроде бы ясна. Но есть немало тонкостей связанных с различиями значимостей элементов в пределах некоторой информации — некоторого текста. Здесь значимости различаются по уровням, о которых говорилось выше. Семиотическая картина значимостей  интенциональных  узлов -картина ”пересечений, сочетаний, знаковых образований различных интенций.

Взаимосвязи кодов интенциональных, идентификационных и организационных реализуются в конкретных ситуациях. В коммуникациях типа диалогов, в диалогическом сознании человека  эти их взаимосвязи становятся определяющими для понимания точек зрения, различных морально-нравственных и познавательных позиций людей. Эти закономерности показал М. Бахтин в построении концепции диалогического сознания. Хотя он не вводил понятия “коды” и не рассматривал коммуникацию как общебиологическое явление, но описывал именно взаимоотношения в общении определенных структур языка и речи начиная с отношений “интенционального слова” и “объектного слова”, речевых единиц в диалогах, рассказах в рассказах, позициях хроникеров и других построениях поэтики Ф.М. Достоевского. Иначе говоря, взаимосвязи трех типов кодов могут рассматриваться как важнейшая составная часть сознания. В эту системность вписывается главное регулирование эмоций, действий, поступков отображаемое в понятии смысла жизни. Именно в проблеме смысла жизни наиболее рельефно реализуются поэтому взаимоотношения трех типов кодов при ведущей роли интенций.

Коды и смыслы жизни

Значимости смыслов жизни, как и любые другие значимости, обусловлены кодами прагматики и семантики. Наиболее наглядна дифференциация  смыслов жизни интенциональными кодами. Давно и многократно подмечено, что смысл жизни связан с приоритетами тех или иных  стремлений, потребностей, мотивов — интенций. Преобдадание стремлений к наслаждениям порождает стихию эпикурейства и “прожигания жизни”, сексуально- эротические стремления  ведут к смыслу жизни в духе приключений  Дон-Жуана и Казановы,  потребности обладания богатством — к смыслам существования  скупых рыцарей и Гобсеков, стремления к власти и самоутверждению — к смыслу существования великих завоевателей, потребности эмоционального соучастия — к самопожертвованию и подвижничеству, жажда познания — к упорству  кабинетных  ученых или к страсти первооткрывателей и т. п. Многообразные отклонения этих смыслов жизни от жестких исторических необходимостей существования социума — потребностей выживания родов, племен, государственных образований, социальных или этнических групп — приводило к поиску путей формирования некоего общего смысла жизни в целостном психическом образовании человека, формированию смысла жизни как основы некоторой идеологии. Потребности и смыслы жизни образуют системность и целостность в механизмах работы регулирующих кодов. Эти механизмы имеют естественное происхождение, так как интенциональные коды строятся из всех основных структур и механизмов самопостроения организма. В философии это получило отображение в категорическом императиве И. Канта и с точки зрения философии  нет ничего особо нового в представлении о самоорганизации внутреннего мира человека. Но именно систематика кодов позволяет яснее прорисовать картину этого мира. С позиций совмещения фундаментальных потребностей и различных смыслов жизни как естественных — их совмещения   со смыслом жизни как единым, целенаправленным, волевым началом — необходимо учитывать различия интенциональных кодов по различным  основаниям. Это, в свою очередь, дает картину для понимания различий, а также основных линий возможных изменений и способов изменений смыслов жизни и человеческих ценностей.

Коды врожденные и приобретенные

Семиотики отмечали обычно различие натуральных и культурных кодов (D. Chandler.). При таком — простом различении одни коды явно имеют характер врожденных (например, все невербальные коды сенсорной информации) (Ж. Сомьен и др.). Если придерживаться концепции врожденных синтаксических структур языка Н. Хомского, то врожденные коды отчасти затрагивают вербальную сферу. От них явно отличаются так называемые культурные коды, все те правила структуры, паттерны, которые привлекаются из всех языков и текстов данного дискурса  образующих культуру. В русле признания их доминирования находятся концепции определяющей роли вербального языка в порождении всех других семиотических системностей как вторичных (Р. Барт), а также концепции лингвистической относительности, согласно которым вербальные языки определяют особенности мышления людей (Э. Сепир, Дж. Уорф). В современной семиотике сложились также представления о существовании культур животных как особых знаковых систем подобных культуре человека (G. Sonesson и др.). Такого рода знаковые системы, если они действительно существуют, также могут включаться в процессы мышления и поведения животных в виде формирующихся кодов и вообще могут обосновываться на основе идеи кодов. Казалось бы различение натуральных и культурных кодов достаточно ясно и может обосновываться путем исследований генома и других физических структур. Однако такое различение, все же, слишком грубо и главное — не учитывает роли динамичных жизненных ситуаций в формировании и существовании кодов. Если переходить на более элементарный и схематичный язык физиологии, от инстинктов до культуры “расположена” большая область условных рефлексов, точнее, — область различных типов ситуаций, в которых порождаются условные рефлексы. Ситуации как знаковые структуры описывались в философских основаниях семиотики Дж. Мида существенным образом повлиявшего на становление и основные положения семиотической концепции Ч.У. Морриса. Ситуации в рассмотрении Дж. Мида  динамичны, но они “прочитываются” благодаря некоторым исходным — интенциональным  конструкциям и приобретают те или иные значения благодаря различным контекстам. Можно обрисовать ситуации в смысле Мида в терминах кодов. Интенциональные коды должны реализоваться в определенных типах ситуаций определенным образом. Иначе говоря, имеется определенный ситуационный детерминизм. Наиболее наглядны такие обусловленности в адаптивном поведении когда действуют разного рода запреты, требования, системы поощрений и наказаний, когда строго определены сформированной системой целеполагания главные жизненные интенции. Поскольку ситуации обусловливают наиболее эффективные действия, (поступки  в этих ситуациях), постольку эффективным является простое распространение таких “типовых” действий, поступков в социуме. Дж. Мид даже абсолютизировал эту закономерность: он говорил: ”В своем поведении мы выступаем как личности постольку, поскольку мы придерживаемся таких форм поведения, каких придерживаются другие по отношению к нам”. По существу усложнение известной поговорки “не делай другим того … и т. д“.  В данном случае подчеркивается механизм принятия паттернов поведения. В связи с этим следует обратить внимание на терминологическую особенность. Речь идет о формах поведения как и у многих других исследователей. Но при этом те кто используют термин “форма” не обращают внимание на то, что форма, как уже  говорилось, — образование достаточно неопределенное. В поведении, деятельности имеются системы и структуры. Говоря “форма” по отношению к деятельности и поведению, мы просто условно обозначаем нечто отличающееся от чего-то другого. Из концепции Дж. Мида и его высказывания важнее другое. Повторяемые ситуации и закрепляемые в них коды образуются некими связями и структурами динамических — реально существующих объектов в терминах Пирса. В адаптивном поведении животных такой структурой ситуации является, например, выбор наиболее эффективного маршрута бегства жертвы от хищника или наоборот маршрута ее преследования этим хищником. Структура реальных объектов, которая учитывается при выборе эффективной, — расстояния между этими объектами, наличие препятствий, скорости и ускорения, длительность возможных передвижений, энергетические ресурсы для этих движений. Интенциональная структура соотносится с реальной, прагматика пересекается с семантикой. Ситуации деятельности аналогичны рассмотренной ситуации поведения. В повседневной деятельности человека характерная структура ситуации — структура движения общественного транспорта. Выбор эффективного маршрута — минимизация времени и сил на пересадках и (или) экономия денег на проезд. Это относится к области практического ума. Если же мы выберем маршрут, учитывая восприятие из окон привлекательных и разнообразных пейзажей, это будет выбор выходящий за пределы практического ума в область нерационального и даже иррационального если, например, взять такси для дорогостоящей прогулки. Хотя, конечно, иррациональность дорогого такси может вписываться в поступок практического ума, т.е. быть расчетливой,  если, например, прогулка затеяна с целью понравиться женщине или мимоходом заехать с ней домой. Для выбора эффективного маршрута на транспорте формируются жизненно важные коды. Мы считаем число остановок на разных маршрутах на схеме метро, число пересадок, соотносим расстояния на пересадках от поезда к  метро и от него к автобусам. В этом случае коды образуют мыслительный процесс. Они формируют модели вариантов — структуры, которые позволяют мысленно вычислить потери времени, сил и денег. Но можно спросить у попутчика, который ездит по принятому маршруту не задумываясь о выборе лучшего варианта. В этом случае принимается код включения  - единичный знак запускающий известный маршрут как запускают нажатием кнопки движущуюся по маршруту игрушку. Обобщая, можно сказать: структура динамических реально существующих объектов обусловливает ситуацию и формирование определенных кодов. Разумеется, существуют более значимые для индивидов и для жизни социума ситуации. Прежде всего — это ситуации определяющие всю сферу реальной экономики и работу организационно-финансовых механизмов, производство, торговлю, спрос, направления инвестиций и проектного менеджмента. Основные ситуации, в которых действуют люди, — покупка дома или квартиры, получение кредита, уплата налога, действия на работе строго по правилам, либо свободно по ситуации, отчет о проделанной работе и т.д. От этих многих ситуаций и их последствий зависят и основные коды, которые условно названы “ситуационные”. Ясно, что у любого живого существа (не  только у человека, но и у многих видов организмов) происходит научение, т.е.  определенные коды формируются на основе повседневного жизненного опыта, в системе действий, поступков в характерных жизненных ситуациях. Коды, которые являются врожденными, только направляют регулирование в жизненных ситуациях. Что же касается культурных кодов, то под действием ситуационных кодов они могут изменяться. Поучения, наставления, образцы поведения, которые распространяются в социальной коммуникации, вытесняются ситуационными кодами. Если этого не происходит, индивиды и популяции не выдерживают конкуренции в естественном отборе. Кроме того  имеются механизмы целенаправленных мутаций. За два-три поколения ситуационные коды изменяют генетические структуры. Эти взаимозависимости указывают на то, что изменения менталитета, конечно, связаны в первую очередь с изменением жизненных ситуаций и в первую очередь с изменением форм собственности и правового регулирования определяющих заинтересованность, степень свободы действий и личную ответственность людей. Для рассматриваемой темы это важно для понимания триадичности кодов “натуральные — ситуационные — культурные коды”.

Таким образом фундаментальные врожденные потребности генетически закреплены структурно, многократно структурируются и структурно преобразуются в наследственных и жизненно приобретенных механизмах кодов в характерных жизненных ситуациях. Ситуационные коды закрепляются в прототипах  поведения и навыках деятельности. В самопостроении культуры в системностях типа языков и текстов под влиянием первых и вторых формируются собственно культурные коды.

Навстречу психологии

Взаимоотношения  мотивов и потребностей как причин и следствий, первичных и вторичных, фундаментальных и порождаемых на их основе представляют собой головоломки. Но не является ли проблема в том виде как она рассматривается в гуманитарных науках нерешаемой? Ведь сами концепты и категории, в которых описываются мотивы, потребности, связанные с ними эмоции,  универсальные и конкретные объекты человеческих влечений, относятся к различным областям знания, к  разным теориям. Все эти знания говорят на разных языках. Поэтому более простой путь рассмотрения этой проблемы или точнее — этого круга проблем — путь глобальной семиотики, в которой вводятся непсихологические, несоциологические концепты и понятия  и где методом является построение науки от возможного к различным  реальным проявлениям. Несводимость семиотического подхода к эмпирическим знаниям психологии соответствует различным типам антипсихологизма (Г. Фреге, Ч.С. Пирс, Э. Гуссерль). Анализу этой темы посвящено немало специальных исследований в последние годы (F. Stjernfelt  и др.). По этим причинам рассмотрение проблемы системности разных типов кодов, отображающих некие устойчивые потребности, мотивы, нормы, ценности, представляется главным путем в направлении синтеза различных гуманитарных знаний. Описание психических явлений мотивов, потребностей, интенций в моделях кодов и знаковых систем семиотики позволяет представить эту проблематику как и всю проблематику Человека  в иной — более отчетливой картине.

Еще раз о типах кодов

В формировании общей картины — систематики кодов различные типы и группы кодов интегрируются между собой и надстраиваются друг над другом. Помимо тех кодов, на  которые указывалось выше, имеется целый ряд других. Различаются, в частности, типы кодов разных каналов информации (электромагнитные поля, вибрации, инфразвуки, звуки, запахи, тактильные и зрительные ощущения и т.п.), разных уровней регулирования (отбор информации — оценка или эмоции — обратная связь), разных уровней самопостроения организмов (сохранение — воспроизводство — развитие), разных уровней регулирования внешней среды (элементарное регулирование — поведение — деятельность). Различаются коды образующие предъязыковые и языковые семиотические системности, системности языкового типа и тексты, парадигматику и синтагматику. Все коды образуют направления надстраивания и группы кодов внутри направлений в виде триад. Соответственно, коды предлагается классифицировать на типы (направления надстраивания), а  внутри типов — на группы. При этом различения на типы  - это различения фундаментальных кодов. Фундаментальные коды обязательно интегрируются между собой и работают совместно. (Например, интенциональные коды всегда являются кодами двойной артикуляции, всегда являются кодами структурных преобразований, всегда расслаиваются на коды структур, целостностей и форм, всегда воплощаются в натуральных, ситуационных и культурных кодах и т.д.). Но какие-то являются кодами, соединяющими в себе те или иные группы фундаментальных кодов. Таковы, например, конкретные потребности, эталоны поступков для подражания, канонические правила искусства, утопические модели-прототипы человека и общества. Эти основные соединения групп фундаментальных кодов должны описывать и объяснять все основные семиотические системности человека. Основаниями всех структур и типов кодов, если следовать пансемиотической теории Ч.С. Пирса, являются  диады — типы связей и триады — типы знаков, а внутри последних три категории: первичность, вторичность и третичность. Первичность представляет собой возможность существования связей, структур; вторичность — единичность связи; третичность — повторение, “привычку”, как называл ее Ч. С. Пирс — закономерность связи. Опираясь на главную идею пансемиотической теории Пирса, можно предложить классификацию типов кодов, а внутри каждого из этих типов выделить три группы кодов. Задача, которую я поставил перед собой в статье “Interrelations of codes in human semiotic systems“ (2016) и заключалась в том, чтобы предложить такую систематику кодов и показать характерные интеграции фундаментальных кодов — соединения в более конкретные группы кодов и связать последние с характерными семиотическими системностями человека. Это все детально изученные с разных сторон и под разными углами зрения в психологии, антропологии, социологии, культурологии устойчивые системности — мотивы, потребности, жизненные ценности, социальные нормы, навыки эффективных действий, приемы адаптивного поведения, операции деятельности, приемы мышления, эстетические закономерности и другие многообразные системности жизни.

Интеграция знаний в методах абдукции, индукции и дедукции 

В данном подходе делается попытка реализовать метод абдукции. Этот метод не подменяет собой методы психологии и других частных наук о человеке и обществе, которые идут путем индукции, выстраивая теории на основе обобщения фактов. Картина формируемая  путем абдукции — картина возможностей, которая должна включать в себя все знания получаемые индуктивным путем. В современных условиях индуктивная область изучения кодов быстро расширяется за счет огромного объема исследований в области генетики, нейрологии, кристаллографии в биологии, эволюционной биологии, палеоантропологии. При этом семиотическая картина формируемая путем абдукции не противоречит традиционным подходам философии, а скорее позволяет точнее соотнести между собой различные философские концепции. В то же время систематика кодов должна опираться на математические описания структур и на обобщения современных физических теорий. Это дает принципиально иное методологическое основание по сравнению с философией. Открывается  возможность связать гуманитарные науки с биологией,  математикой и физикой. А это уже принципиально новый этап  развития знания. И нужно ясно представлять, что мы находимся только в начале этого этапа.

Г.Ю. Сомов