В статье обсуждается вопрос о необходимости анализа соотношения различных моделей семиотики применительно к развитию семиотики архитектуры. Выявляются основные различия и особенности теории Ч. С. Пирса, развивающих его концепций Ч.У. Морриса и Т. А. Себеока, моделей знака в феноменологии и семиологических концепциях. Показано принципиальное расхождение в этих концепциях понятий «семантика» и «значение» в архитектуре.

——————

Обсуждая далее тему «семиотика архитектуры», нельзя устраниться от рассмотрения центральных методологических проблем. В какие модели знаковых систем «вписываются» знаковые системы архитектуры? Мы начали рассматривать эту тему с теории деятельности (см. начало). Но ее приходится рассматривать шире, затрагивая семиотику Ч. С. Пирса, Ч. Морриса, семиологию Ф. де Соссюра и его последователей, семиотические модели Э. Гуссерля и последующей феноменологии. Необходимость затрагивать эти модели связана с общими закономерностями научного познания. Как можно понять современных методологов науки, сначала нужно видеть различия моделей, в которых мы описываем и объясняем реальность, и уже затем, развивая эти модели и их взаимосвязи, можно лучше понять и уточнить сами объекты изучения. Очень ярко и ясно сказал об этом Мишель Фуко. Вот что он пишет:

«... все гуманитарные науки взаимопересекаются и всегда могут взаимоинтерпретироваться, так что их границы стираются, число смежных и промежуточных дисциплин бесконечно увеличивается, и в конце концов растворен оказывается их собственный объект. Правда, какого бы рода анализ ни применялся в той или иной области, существует и некий формальный критерий для определения, где проходит уровень психологии, социологии или анализа языков,— это выбор основной модели и место вторичных моделей, позволяющих сказать, с какого момента мы в исследовании литературы и мифов сбиваемся на «психологизацию» или «социологизацию», когда в психологии переходим на расшифровку текстов или социологический анализ. Однако это взаимоналожение многих моделей не есть недостаток метода. Оно становится недостатком лишь тогда, когда все эти модели не взаимоупорядочены и нечетко сочленены друг с другом» (выделено автором) (Фуко 1994: 377).

И хотя предложенные в цитированной книге модели можно оспорить что делается различными методологами, но важен сам принцип: сначала модели — потом объекты науки или ряда наук. Подобные обоснования можно найти и в трудах ряда советских методологов науки, в особенности в работах представителей системного и системодеятельностного подходов (И. В. Блауберг, В. Н. Садовский, Э. Г. Юдин, Г. П. Щедровицкий и др.)

В чем же заключаются наиболее принципиальные различия моделей знаковых систем, которые получили развитие в различных течениях современной семиотики? Ч. С. Пирс разрабатывал основы семиотики, опираясь на свой подход к обоснованию научного знания, на свое учение о познании, в основу которого им был положен принцип сомнения — веры (Пирс) и которое получило развитие в обосновании трех универсальных категорий — первичность, вторичность и третичность. Этим категориям согласно Пирсу соответствуют основные универсалии, образующие универсум и три метода познания: абдукция, индукция и дедукция (Нечаев 2012; см. Пирсова фанероскопия и феноменология; Сидоров 2001). На этой основе, названной Пирсом «фанероскопия» им разрабатывались модели семиотики. Поскольку знаковые системы для Пирса могут охватывать любые области реальности, где происходит замещение чего-либо чем либо — известные и достаточно хорошо изученные области — все явления жизни и даже некоторые явления физического мира вне жизни организмов. Объект семиотики, который при этом выделяется как основной, — процессы семиозиса. Все формы жизни, известные науке, могут описываться и объясняться как знаки. Но это не значит, что все живое существует только по закономерностям семиозиса. То же относится и к человеку. Корректно сказать: семиозис — важный и скорее всего, — центральный аспект существования человека, но некорректно сказать: человек — это семиозис. Разумеется, мы никогда не опишем и не объясним человека со всеми его сложностями на основе моделей, к тому же — на основе моделей определенного типа. Однако на основе обобщающих и высоко абстрактных моделей знаковых систем Ч. С. Пирса раскрываются весьма важные знания о человеке. Благодаря пансемиотической идее все, что традиционно относится к наукам о знаках жизни, мышлении человека, человеческом обществе превращается из философии и из разрозненных эмпирических знаний в частную и точную науку. Следует отметить, что согласно исследованиям Пирс в отличие от Гуссерля не ставил задачу превратить философию в точную науку (Нечаев 2012, 2013; Молчанов 2001). Пирсом была намечена другая программа, которая не противоречит идее превращения философии в точную науку, но это другая программа — превратить науку о знаках, семиотику, в точную науку и область естествознания, таким образом выделив ее из философии. Соответственно, науки о человеке также становятся частью естествознания, поскольку их объектами большей частью являются знаки. Эта идея и получила развитие под именем «глобальная семиотика» (Sebeok 1999).

В XX в. распространению идей Ч. С. Пирса способствовали прежде всего работы Ч. У. Морриса. Но Моррис все же не следовал некоторым важным идеям Пирса и систематике знаков, а взял у него центральную модель знака и связал идею общей науки о знаках не с природой в целом, а главным образом с человеческим обществом. При этом центральная модель знака была модифицирована. Объекты понимались не так как у Ч. С. Пирса, было введено также четвертое звено: интерпретатор. Т.е. речь шла об организмах и понятие «семиозис» сужалось до понятия «поведение организма». В последние годы в многочисленных исследованиях были детально показаны эти существенные отличия семиотики Морриса от идей «глобальной семиотики» Ч. С. Пирса. Данные различия непосредственно проявляются и при рассмотрении проблематики семиотики архитектуры. При этом упрощение семиотических идей, произведенное Моррисом, упрощается еще более в интересах популярности. Ч. Дженкс и некоторые другие архитектурные теоретики и критики использовали в своих работах главным образом идею «трех измерений» знаковых систем, сформулированную Ч. Моррисом: различение прагматики, семантики и синтактики (см. Моррис Основания теории знаков ). При этом в целях упрощения и все той же популярности в семиотике архитектуры эти три измерения часто некорректно соединяются с понятиями «значение» и «смысл». Это когда синтактика рассматривается как средство выражения смысла, или когда значения понимаются только как задачи, а знаки только как средства. На самом деле взаимоотношения понятий «значение — семантика; смысл — семантика; значение — смысл; значение — знак» — не столь простые как кажется, так как эти понятия приобрели различное содержание в разных семиотических концепциях и чтобы их связывать, нужно представлять как связаны сами эти концепции.

Ч. С. Пирс не вводил в свою систему понятие «значение». Современные интерпретаторы «треугольника знака» Пирса (см. рис. 1) рассматривают значение как отношение «репрезентамен — объект», «репрезентамен — интерпретанта», «репрезентамен — репрезентамен» (Ponsio, Lange, Hoffmann и др., см. : Somov 2012; Somov 2014).

С указанными принципиальными различиями в трактовке знака и значения связано и различие в определениях и трактовках понятия «семантика». Семантика как наука о значениях, определившаяся в лингвистике, начиная с конца XIX в. в работах лингвиста Мишеля Бреаля, — не есть то же самое что семантика у Морриса, для которого семантика — отношение репрезентамена к объекту, что соответствует представлениям логической семантики. Отношение репрезентамена к объекту в широком смысле: отношение знаковой системы к другой знаковой системе, которая представляет собой некую реальность, обозначаемую первой. Значение в триаде Пирса может быть также отношением репрезентамена к интерпретанте или отношением репрезентамена к репрезентамену. Это имеет непосредственную связь с архитектурой. Например, к отношениям «репрезентамен-интерпретанта» могут быть отнесены все эмоциональные реакции на какой-либо знак. Интерпретантой может быть мотивация, потребность, с которой связана эмоция или сама эмоция. Значение опасности, предостережения о ней возникает благодаря действию потребности и мотиву простого самосохранения. Пугающие наклоны и нависания архитектурных форм, наклоны плоскостей пола и потолка, динамичные композиции потому и существенны для человека, что они затрагивают глубинные, биологические, врожденные потребности и реакции.

Значения, если их рассматривать как отношения репрезентаменов к объектам, дифференцируются прежде всего по типам этих объектов. Здесь можно обнаружить «предметные значения» (в терминологии У. Эко), такие как: выражение функции здания в его внешних формах; тектоничность — выражение гравитации и силы земного тяготения, или выражение конструкции; статичность, устойчивость, динамичность композиций и форм, обозначение организуемого пространства в архитектурной теме комплекса зданий и все связанные с этим приемы композиционного решения фасадов (Сомов 1986 a). Масштаб это тоже значение как обозначение натуральных размеров, отношения архитектурной композиции, архитектурных элементов к величине человека и частей человеческого тела. Но уже такие значения как масштаб и масштабность перестают быть только предметными, так как включены в связи с человеческой фигурой, где размеры этой человеческой фигуры, становятся репрезентаменами другого объекта — великана, героя или Бога (см. рис 1). Это уже отношения репрезентаменов к объектам, находящимся вне самих предметов («непредметные значения» если их характеризовать в терминах семиотики архитектуры У. Эко). Такие — непредметные — значения дифференцируются по ряду признаков обозначаемых объектов (объекты природы, архитектуры, культуры; особенности социума, места, региона, страны, этнокультурной общности, религии и т.д.). С этим связаны такие значения как: индивидуальность, местное, региональное, этно-культурное своеобразие архитектуры. Благодаря семиозису — процессам включения одних знаков в другие, формируются не только звенья семиозиса, связывающие знаки по линии репрезентамены 1 — объекты 1 (репрезентамены 2 ) — объекты 2, но и по линии репрезентамены — объекты 1 (репрезентамены 2) — интерпретенты 2. (Цифры обозначают знаки, образующие последовательность в семиозисе.) По этой причине значения как отношения репрезентаменов к объектам важны не сами по себе, а как звенья возможных линий семиозиса. Например, индивидуальные особенности исторической застройки, своеобразие места, жилого дома, двора, переулка старого города приобретают значимость главным образом благодаря связи этих знаков с яркими событиями жизни людей — с их стремлениями, желаниями, переживаниями, эмоциями и чувствами, а говоря более обобщенно — с различными интерпретантами. Поэтому и значения как отношения «репрезентамены — объекты» оказываются тесно взаимосвязаны и переплетены со значениями как отношениями «репрезентамены — интерпретанты».

Один знак, указывающий на другой знак, также проявляется как значение. Например, значением портала является прежде всего указание на важный вход, проход из одного пространства в другое. Значениями становятся отношения между знаками, либо между их элементами: репрезентаменами, объектами, интерпретантами. В частности, отношения репрезентаменов с репрезентаменами порождают не менее многообразный мир значений чем два первых типа отношений. Так, все что относится к новизне, оригинальности, неожиданности, удивлению, предсказуемости, предопределенности обусловлено отношениями композиций, форм, архитектурных приемов в разновременных или соединенных во времени процессах восприятия. Например, среди очертаний и геометрических форм жилых домов одного города можно найти более необычные и оригинальные. Эта их оригинальность обусловлена отношениями этих жилых домов по ряду признаков (углы наклона, крыши, наличие слуховых окон, материал кровли, высота печных или каминных труб и т.п.). Оригинальность обратна вероятности сочетания такого рода признаков и измеряется с помощью вероятностянх методов теории информации. Короче говоря, указанные значения, так же как и другие, возникают, закрепляются, функционируют в процессах коммуникации как отношения знаков или их составных частей. В данном случае это отношения репрезентаменов знаков или сигналов, на которых эти репрезентамены основаны — отношения углов наклонов, труб, карнизов; геометрических тел, конфигураций, линий силуэтов, текстур, фактур, цвета поверхностей и т.д. Таким образом значения в архитектуре формируются по всем трем измерениям (а не только по линии семантики). Это соответствует и современным общесемиотическим классификациям значений как ориентационных (прагматика), репрезентативных (семантика) и организационных (синтактика) (Lemke 1983, 1988; Somov 2007 b).

Иногда при обсуждении архитектурных проблем возникают неожиданные новые понятия, отображающие значения, которые вырастают в самостоятельные критерии оценки композиций и форм: «свежесть», «неожиданность», «новизна», «традиционность», «выразительнсть», «брутальность», «сила», «слабость», «динамичность», «завуалированность капиталистического общества», гуманность, демократичность, официальность, тоталитаризм и т.д. и т.д. Значения такого рода можно умножать беспредельно. Для этого нетрудно использовать указанные выше отношения, и на каждое найдется свой теоретик архитектуры, который будет доказывать что замеченное им значение важнее.

Поэтому тема значений оказывается в центре подавляющего большинства критико-теоретических рассуждений об архитектуре в массовых архитектурных публикациях и выступлениях на темы об архитектуре. Эта очевидность значений объясняется влиянием на восприятие жизненных проблем, отображаемых в понятийном мышлении, в мире слов. Когда люди говорят «престижный жилой дом», «уютная квартира», «модная обстановка», они исходят из простых жизненных отношений: денег и социального статуса, удобства планировки, престижности модных вещей и т.п. Но эти значения, как и другие — более сложные и менее определенные — формируются все же в знаковых системах. И в аспекте синхронии отношений, образующих значения данной культуры «здесь и теперь», и в аспекте парадигматики диахронии, образующей историческое движение значений, эти значения могут определяться теоретически — в первую очередь на основе моделей знака и семиозиса «глобальной семиотики» Ч. С. Пирса. Иначе говоря, построение мира значений создаваемой искусственной среды лежит в области моделей семиотики, а не где-то отдельно от нее — в отдельной области семантики. В этой связи следует обратить внимание и на принципиальное отличие лингвистической семантики от семантики архитектуры. Словесные языки характеризуются четко дифференцированными условными языковыми знаками. Семантика языковых знаков и знаковых выражений, образующая лингвистическую семантику, возможна благодаря условности («немотивированности лингвистического знака» в терминах Ф. де Соссюра).

Знаковые системы, существующие в мышлении, культуре, коммуникации, образуют те или иные значения, возникающие в коммуникативных актах и закрепляющиеся как связи в кодах и знаках мышления, памяти, поведения. Поэтому возникает своего рода массовая иллюзия: кажется, что основная архитектурная деятельность происходит в мире значений. Но для архитектуры много важнее связи значений и их знаковых систем с материальными — социотехническими, экологическими, строительно-технологическими и другими системами, как и сами эти системы образующие реальное существование человека и общества. По целому ряду причин эти главные для социума взаимоотношения и системы, образующие объект теории формообразования архитектуры, никто не рассматривает. Рассматривается главным образом видимый — иллюзорный мир, причем со стороны ненадежного описания изменчивых значений. Данная тема специально рассматривалась в некоторых работах автора, начиная с 70-х гг (см. Барбышев, Сомов 1973, 1976; Сомов 1986 б, 1990 а; главные факторы, информация, механизмы). Однако ее дальнейшее развитие было приостановлено. Хотя и для развития научных исследований и для решения основных социальных, экономических и культурных проблем страны возрождение теории формообразования архитектуры все же необходимо. Именно разрывы материальной морфологии архитектуры, ее материальных систем с одной стороны и всей перцептивной морфологии, всей информационно-знаковой реальности с другой стороны способствуют все большей неадекватности архитектурно-градостроительной деятельности и ее теоретических концепций развитию современной цивилизации. Эта неадекватность проявляется сегодня на разных уровнях: от реализации генеральных планов городов до проектирования массовых типов жилых домов. Однако это необходимое отступление отвлекло нас от обсуждаемой темы.

Итак, сами значения формируются все же в тех или иных знаковых системах. Это, конечно, не системы вербального, лингвистического языка, а более общие или более глубокие, предъязыковые, невербальные, лежащие в сферах бессознательного, связанные с движениями организма в пространстве, с биоритмами, с нейробиологическими системами механизмами производства информации и т.д. Поэтому теоретическое рассмотрение значений вряд ли можно изолировать в отдельную область «общей семантики» как научной области (А. Кожибский, К. С. Льюис и др.). Это подтверждается также обоснованиями некоторых сторонников семиотики, которые отрицали возможность существования общей семантики как самостоятельной от исследования знаковых систем теоретической дисциплины (М. Даммит).

Из простых примеров и теоретического обсуждения видно, что семантика как часть семиотики либо как рассматривающая значения не вполне совпадают. Семантика у Ч. Морриса закономерно является разделом семиотики. В то же время в семиологии, продолжающей теорию Ф. де Соссюра, значения как объекты исследования могут существовать самостоятельно. Соссюр прямо говорил о необходимости развития семиотики и семантики как двух самостоятельных наук. Исследование значений знаков согласно Соссюру может проводиться отдельно от исследования знаковых систем — от изучения языка. В этой коллизии «побеждает» модель Ч. Морриса, идущая от Ч. С. Пирса. Это подтверждается общей линией развития семиотики, в которой семиология рассматривается как будущая составная часть «глобальной семиотики» (John Deely).

Еще более обсуждаемой и дискуссионной является тема смысла. Понятие «смысл» в том виде как оно используется применительно к архитектуре, получило развитие в феноменологии. Но из феноменологии это понятие вряд ли можно перенести в семиотику, развивающую Ч. С. Пирса, в семиологию или теорию деятельности. Смыслы, которые призывают выражать в архитектуре феноменологи, не столь очевидны как значения в целом. Смысл можно трактовать как связь двух систем, которую устанавливает сознание. Например, знаки подъема, восхождения указывают на движение вверх. Символический смысл шпиля — связь Земли и Неба, подъема — движение к небу, знаки подъема — это системы выражения смысла. Смыслы, о которых говорят феноменологи, являются некими глубинными, врожденными, изначально присущими сознанию, которое признается в феноменологии достаточным основанием всего, что мы чувственно воспринимаем в окружающем мире. Если обратиться к феноменологическим теориям, здесь есть глубинные смыслы и выражающие их знаки. Знаки и знаковые системы при феноменологическом подходе к архитектуре (М. Хайдеггер, К. Норберг-Шульц, М. Мерло-Понти) рассматриваются главным образом как средства выражения смыслов, прояснения неких фундаментальных, врожденных сущностей, раскрывающихся в окружающем мире человеческому сознанию. Но с точки зрения семиотических концепций следующих Пирсу смыслы, как и все другие значения, встроены в знаковые системы. Как понятия смыслы вторичны по отношению к логически исходным — знакам. Для предшественника семиотики Г. Фреге смыслы также были только типом значений наряду с денотациями. С этим связаны некоторые принципиальные различия в подходе к значениям и знакам при семиотическом подходе и при феноменологическом подходе к архитектуре. Для сторонников феноменологии архитектурные композиции, пространства, формы представляют собой области выражения, проявления, развития неких глубинных смыслов, присущих человеческому сознанию.

Предметные значения «архитектурных форм», о которых говорил У. Эко и к которым относятся такие как «выражение функции в форме», «выражение конструкции в форме», «обозначение геометрии и размеров пространства», — характерные отношения R — O (representamen — object). Значение архитектурного мотива — как намека на традицию — отношение обозначающего (архитектурного мотива) и обозначаемого (традиционного архитектурного мотива). Это значение делает такой архитектурный мотив метафорой.

Для феноменологии знаковые системы являются всего лишь средствами раскрытия этих глубин сознания. Хотя семиотические идеи не противоречат феноменологии, но при обсуждении проблемы смысла семиотические модели приходят в столкновение с нею, так как сама философия Ч. С. Пирса по ряду позиций не стыкуется с феноменологией Гуссерля. Об этом свидетельствует обсуждение отмеченных противоречий в семиотике (Gregory Batison). Понимание, раскрытие смысла в семиотике и связанных с нею когнитивных науках связывают не с сознанием как с понятийным мышлением. Концепты, организующие группы понятий, формируют понимание и смыслы. А концепты и понятия в свою очередь — порождения знаковых систем лингвистического языка и членораздельной речи. Учитывая эти обусловленности, можно сказать что смыслы, которые обнаруживаются в архитектуре, обозначаются и выражаются в композициях и формах, обусловлены концептуализацией (Павилёнис 1983; Концептуализация и смысл 1990). Мы понимаем то что видим благодаря участию сознания. Именно поэтому понимание — выявление и выражение смыслов — в архитектуре столь существенно для феноменологии и малосущественно для других подходов семиотики. В этом сказывается несовместимость фанероскопии Ч. С. Пирса и феноменологии Э. Гуссерля по ряду важнейших позиций, о чем говорят философские исследования (Нечаев 2013).

Выражение какого-либо важного смысла в архитектуре как и в любой области мышления и коммуникации связано с концептом, — с некоторой системой понятий, которая формируется в деятельности, мышлении, культуре. Иначе говоря, должна осуществляться концептуализация, благодаря которой возникает смысл и которая предшествует смыслу. Однако нужно ли в формировании искусственной среды человека понимание смыслов и повсеместное участие сознания? Частично необходимо, что доказывал К. Линч в книге «Совершенная форма в градостроительстве» (Линч 1989).

Но все же все семиотические концепции, начиная от неофрейдизма Ж. Лакана и кончая когнитивной теорией метафоры Дж. Лакоффа и М. Джонсона, основаны на том, что знаки и знаковые системы включаются в познание, мышление, коммуникацию неосознанно, что воздействие знаков происходит на подсознание или бессознательное (Лакофф, Джонсон 2008). А это принципиально важно, в т.ч. для семиотики архитектуры, где знаки и образы создаются большей частью интуитивно.

В ином направлении развил в XX веке теорию Пирса Томас А. Себеок, который соединил модели знаков с представлениями теоретической биологии. И таким образом идея развития глобальной семиотики Пирса получила прочное биологическое основание в исследованиях знаковых систем жизни — всего биологического мира. Очень образно написал об этой деятельности Себеока Марсель Данези в предисловии к книге Томаса Себеока «Введение в семиотику»:

«Если подвести итоги, чему научил Томас А. Себеок целое поколение семиотиков, я бы сказал следующее: он показал нам, что жизнь это «семиозис. Его книги, опубликованые более чем за десять лет, показали нам, как работает семиозис в человеке как биологическом виде. … даже самые сложные философские вопросы для него достойны внимания всех людей. Его мастерское владение языком позволило достичь широкой аудитории. Его язык делает сложные вопросы понятными, а чувство юмора наполняет повествования энергией и бодростью. Его книги одновременно развлекательные и наводящие на размышления; ими пользуются студенты и зрелые ученые. Для профессиональных семиотиков они стали координатами ориентации в теоретической и методологической проблематике семиотики. Одним словом, он «демистифицировал» семиотику, сделав ее более доступной и связал с методами научного исследования в поведенческих, когнитивных и социальных науках». Далее М. Данези отмечает, что «Себеок очерчивает и иллюстрирует основные типы знаков, которые характеризуют семиозис в биологических системах. Становится очевидным то, что семиозис и даже его символический характер, не являются уникальными для человека как биологического вида. Способность мозга к производству знаков является стратегией элементарного выживания во всех формах жизни. В организме человека сохранение знаковых способов мышления предполагает, что они берут начало во взаимодействиях с физической средой. Это в первую очередь связано с механизмами нашего сенсорного аппарата. Только после того как знаковые формы мышления становятся рутинными благодаря культуре, они становятся свободными от сенсорного управления и принятия решений на уровне абстрактного мышления. Для Себеока знак прочно лежит в основе всего того, как человеческий организм реагирует на мир» (Sebeok 1999).

Как отмечает М. Данези, биолог-семиотик Якоб фон Икскюль стал известен ученому миру в значительной степени благодаря усилиям Себеока, который также находил точки соприкосновения между господствующим научным подходом к изучению организмов — биологией, исходя из семиотической традиции. «Для фон Икскюля каждый организм имеет разные связи внутренние и внешние, что проявляется в понимании двойственности анатомического строения самого организма. Животные с широко расходящимися (дивергентными) анатомиями не живут в одной среде. Не существует поэтому никакого мира объектов, общего для людей и животных в равной степени. Работы фон Икскюля и Себеока показали, что организм не воспринимает объект сам по себе, но только в соответствии с собственной природой как конкретного вида — предварительно существующей системой психического моделирования, что позволяет ему интерпретировать мир существ, предметов, событий в биологически запрограммированном виде. Для Себеока система основана на теле организма, который обычно преобразует внешний мир опыта во внутренний на основе особенностей заложенного плана, которым наделен тот или иной вид организмов». И далее: «Он выкорчевал семиотику из философских, лингвистических и герменевтических мест, в которых она произрастала в течение многих столетий, и пересадил в большую биологическую область, в которой она возникла первоначально. Биологический подход включает в себя точку зрения, направленную на исследования того, как животные генетически наделены возможностью использовать знаки для выживания, и как семиозис человека одновременно похож на эту способность и чем отличается от нее. Рудиментарные элементы семиозиса живой действительности отображаются в таксономии понятий, принципов и процедур для понимания уникальности человеческого семиозиса. В результате формируется программа изучения человеческого семиозиса как биологического потенциала, на основе которого фундаментальные сенсорные и аффективно мотивированные ответы преобразуются в мир ментальных моделей человека. Знаки выкованы в организме человека в развитии систем реагирования организма» (Sebeok 1999). Основой для семиотики человека является то, что исследователи обязаны выделять «знаки существенные для жизни». Превратив господствующее изучение семиозиса в области наук о жизни, Себеок значительно расширил семиотическую проблематику и привлек все больший интерес к поведенческим, когнитивным и социальным наукам».

Подход Себеока открыл возможность поиска ответов на такие вопросы, как: основан ли ум человека на семиозисе? Является ли органом семиозиса человеческий мозг? В какой степени связаны между собой специфичные для разных видов организмов строительные программы? Как он утверждает, биологически обоснованная семиотика позволит получить представление о том, как тело взаимодействует с умом в производстве знаков, сообщений, идей и выработке культурного поведения. (Перевод мой. Sebeok 1999).

Линия теоретической семиотики, инициированная в работах Т. А. Себеока, имеет непосредственное отношение к осмыслению архитектуры как среды поцессов жизнедеятельности людей. Все основные информационно-знаковые характеристики этой среды обусловлены фундаментальными потребностями, мотивами, закрепленными за ними кодами, имеющими общебиологическое происхождение, подчиненными общебиологическим принципам и закономерностям (Сомов 1985 a). Искусственная среда ждет своего описания и объяснения в семиотических моделях как центральная эмпирическая область наук о человеке.

Таким образом, для уточнения моделей и объектов семиотики архитектуры не обойти общих методологических вопросов взаимоотношения основных семиотических моделей. Пути развития этой области совпадают с направлением интеграции моделей теоретической семиотики в целом. На некоторые центральные методологические вопросы, требующие обсуждения и разработки я и попытался указать выше.

 

Георгий Сомов

(Продолжение следует…)

 

Литература:

Charles S. Peirce’s Phaneroscopy and Phenomenology

Lemke, Jay L. (1983). Thematic analysis: Systems, structures, and strategies. Recherches Semiotiques/Semiotic Inquiry 3, 159–187.

Lemke, Jay L.  (1988). Discourses in conflict: Heteroglossia and text semantics.  In Systemic Functional Approaches to Discourse, J. D. Benson and W. S. Greaves (eds.), 29–50. Norwood, NJ: Ablex.

Sebeok, Thomas A. (1999). Signs: an introduction to semiotics. University of Toronto Press.

Somov, Georgij Yu. (2007 b). Structures and Semiotic Systems. Semiotica 167 (1/4), 387-421. (Аннотация; Abstract/PDF)

Somov, G. Yu. (2012). Codes, heterogeneities, and structures: Visual information and visual art. Semiotica 192, 219–233. (Аннотация; Abstract/PDF)

Somov, G. Yu. (2014). The types of codes and their combinations: Visual perception and visual art. Semiotica 202, 481-509. (Аннотация; Abstract/PDF)

Барбышев Е.Н., Сомов Г.Ю. (1973). Структура и информация – основное звено автоматизации архитектурного проектирования. В сб.: Теория проектирования и проблемы автоматизации проектной деятельности. Под научн. ред. А.А. Гусакова и Э.П. Григорьева. М. (PDF)

Барбышев Е. Н., Сомов Г. Ю. (1976). Вопросы теории формообразования архитектуры. Архитектура СССР, 8, 6-7

Гуссерль Э. (2001). Собрание сочинений. Том 3 (1): Логические исследования. Том II (1). Исследования по феноменологии и теории познания. М.

Концептуализация и смысл (1990). Сб. науч. тр. / АН СССР, Сиб. отд-ние, Ин-т истории, филологии и философии; Отв. ред. И. В. Поляков. Новосибирск: Наука: Сиб. отд-ние.

Линч К. (1989). Совершенная форма в градостроительстве. Пер. с англ. В.Л. Глазычева, под ред. А.В. Иконникова. М.: Стройиздат.

Молчанов В. И. (2001). Аналитическая феноменология в Логических исследованиях Эдмунда Гуссерля // Гуссерль Э. Собрание сочинений. Том 3 (1). М.

Моррис Ч. У. Основания теории знаков.

Нечаев С.Ю. (2012). Фанероскопия Ч. С. Пирса vs. Феноменология Э. Гуссерля. Известия Саратовского университета. Т. 12. Серия Философия, психология, педагогика. Вып. 1, с. 25-28.

Нечаев С. Ю. (2013). Концепция абдуктивного мышления Ч.С. Пирса и философия искусственного интеллекта. Автореф. … канд. философских наук. Саратовский государственный университет.

Павилёнис Р .И. (1983). Проблема смысла: Современный логико-функциональный анализ языка. М.

Лакофф Д., Джонсон М. (2008). Метафоры, которыми мы живем /под ред. и с предисл. А. Н. Баранова ; пер. с англ. А. Н. Баранова и А. В. Морозовой. М.: Изд-во ЛКИ.

Сидоров И. Н. (2001). Фанероскопия Ч. Пирса как феноменологическое учение. Материалы научной конференции. Серия «Symposium», вып. 7. С.-Петербург.

Сомов (1985 a). Эмоциональное воздействие архитектурной среды и ее организация. В кн.: Забельшанский Г.Б., Минервин Г.Б., Раппапорт А.Г., Сомов Г.Ю. Архитектура и эмоциональный мир человека. М.: Стройиздат. С. 82-149. (PDF)

Сомов, Г.Ю. (1986 a.) Пластика архитектурной формы в массовом строительстве. М.: Стройиздат, 206 с. (PDF)

Сомов, Г.Ю. (1986 b). Природа средств архитектурной композиции. В кн. Теория композиции в советской архитектуре, под ред. Л. И. Кирилловой. М.: Стройиздат. С. 44-56. (PDF)

Сомов, Г.Ю. (1990 а). Проблемы теории архитектурной формы. В кн.: Раппапорт А.Г., Сомов Г.Ю., Форма в архитектуре. М.: Стройиздат. С. 164-334. (PDF)

Фуко М. (1994). Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. С.-Петербург: «A-cad».