«Знак — материальный предмет (явление, событие), выступающий в качестве представителя некоторого др. предмета, свойства или отношения и используемый для приобретения, хранения, переработки и передачи сообщений (информации, знаний)» (Большая советская энциклопедия, Б.В. Бирюков).

 

Из данного определения вытекает необходимость рассмотрения ряда вопросов. Если мы расширяем области знаковых систем, погружаясь в глубины высокомолекулярных соединений, либо «поднимаясь» к вершинам духовного мира человека, возникает необходимость уточнения понятия «знак», а также понятия «информация», с использованием которого строится это определение. Это уточнение предполагает обсуждение следующих основных вопросов. 1) Как «устроены» знаки; 2) Как именно участвуют знаки в процессах приобретения (приема), хранения, переработки, передачи информации и как они взаимосвязаны между собой в этих процессах? Для Пирса все эти процессы обощаются в понятии «семиозис». 3) Кроме того «материальный предмет» и «некоторый другой предмет» могут пониматься по-разному. Вопрос относится к общей проблеме онтологического статуса универсалий — к бытию знаков — как универсалий тех или иных реальностей. В данной статье рассматривается первый вопрос и в силу необходимости затрагиваются второй и третий.

         Согласно Ч. С. Пирсу знак имеет триадическую природу. «Под такой природой я имею в виду, что в функционировании знака заняты три вещи: сам знак, его объект и его интерпретанта» (Пирс, Ч. С., «Пролегомены к апологии прагматизма», стр. 224).

Рис. 1. Модель знака Ч. С. Пирса. O — объект, Sn — знак, I — интерпретанта.

При этом знак возникает благодаря его детерминированности объектом и интерпретантой, а также благодаря детерминированности объекта интерпретанты. Эти различные детерминированности и представляют собой самостоятельную и достаточно сложную тему, так как требуют рассмотрения типов детерминаций и на их основе — типов знаков, как их систематизировал родоначальник «глобальной семиотики» (см. Winfried Nöth; В. Нёт (2001), “Чарльз Сандерс Пирс”, Критика и семиотика, 3/4, 5-32; см. также Gary D. Shank,  Donald J. Cunningham: «Modeling the six modes of Peircean abduction for educational purposes”. Paper presented at the annual meeting of the Midwest AI and Cognitive Science Conference, Bloomington, IN, 1996, April). Для целей нашего изложения достаточно ограничиться примером одного знака (Рис.1).

         Дым над лесом — знак огня, который интерпретируется как костер. Огонь, который мы представляем мысленно или видим, существует в нашем образе. Это и есть объект. Реальный огонь существует отдельно.

Рис. 2. Модифицированная модель знака Ч. С. Пирса. O — объект, R — репрезентамен, I — интерпретанта, Sn — знак.

Поэтому Ч. С. Пирс ввел понятие «динамический объект», чтобы если нужно рассматривать эту реальность объекта. Дым, который мы видим, также не то же самое, что частицы сгоревшего вещества, распространяемые в воздухе. Для понимания ситуации важно как воспринимается дым — темный силуэт на светлом небе, или белый на темном фоне, легкая струйка дыма или клубящиеся облака. Поэтому сам знак — не просто элемент в триадической схеме, а нечто более сложное. Кроме того, знаком является вся система связей дыма, огня и костра. Дым вне этих связей не является знаком. По этой причине в поздних своих работах Ч. С. Пирс стал называть знак «репрезентаменом», а знаком в этой схеме является весь треугольник (рис.2).

Рис. 3. Модификация модели знака Ч. С. Пирса с обозначением связей (Somov 2012). O — объект, R — репрезентамен, Io — интенция, I — интерпретанта, Sn — знак, стрелками показаны связи.

       Теперь необходимо описать связь знаков между собой и процесс этого связывания — семиозис. Дым — репрезентамен; огонь, которого не видно — объект; костер или пожар — интерпретанта. Объект может становиться репрезентаменом следующего знака. Огонь указывает на возможное присутствие в этом месте людей (например, в тайге). А люди могут быть мирными и не очень (интерпретанта следующего знака). Один знак переходит в другой, происходит процесс, называемый семиозис. Некоторые семиотики, продолжатели Ч. С. Пирса, представляют этот процесс в виде последовательности знаков. Знаки образуют своего рода цепочки треугольников. Объект знака может стать репрезентаменом другого знака. В приведенном примере огонь указывает на костер, а костер интерпретируется как присутствие посторонних людей. Люди, которые развели костер, могут быть интерпретированы прежде всего с точки зрения их опасности, либо, напротив, помощи или спасения для интерпретатора. Если же смотреть на костер как на репрезентамен, то он представляет действие людей. Ведь костер может служить для приготовления пищи и обогрева одежды. Но он может быть и сигналом кому-то. По этим разным линиям могут возникать различные интерпретанты (опасность появления нежданных гостей с неизвестными намерениями, счастливое появление спасателей и т.д.). Как видно из примера, цепочки, образующие линии семиозиса, различны. Но эти линии направляются жизненной ситуацией: находится ли интерпретатор в месте постоянного обитания и видит дым костра как знак появления «чужих», или наоборот, — интерпретатор заблудился в лесу и ждет помощи. Иначе говоря, интерпретация знака как и само появление этого знака взаимосвязано с некоторой знаковой ситуацией. Что собой представляет знаковая ситуация и как она направляет процессы семиозиса — вопрос, требующий специального рассмотрения. Важно видеть главное: чтобы связать объект и его репрезентамен (представитель, заместитель) требуется некая связь, т.е. необходима направленная сила, по отношению к которой и в сопоставлении с которой возникает интерпретанта. Так, замещение одного объекта каким-либо другим (огня — дымом, товара — деньгами, социального положения важной персоны — украшением или дорогим автомобилем) предполагает, что связь чего-то с чем-то устанавливается благодаря действию таких сил, какими являются мотивы, потребности, цели. Более широкое понятие — интенция. Интенция содержится в связях триадической модели знака Ч. С. Пирса в скрытом виде, но может отображаться в схеме знака (рис.3).

         Это наглядно на простых примерах. Наиболее простая интерпретанта многих знаков — эмоция. Как детально показано в психофизиологии, эмоции тесно связаны с мотивами, потребностями и целями. Страх возникает как реакция на опасность — отрицательную информацию по отношению к потребности самосохранения; удовольствие — как реакция на долгожданную еду, покой, расслабление. В целом знаки воздействуют эмоционально благодаря их связям с мотивами, потребностями, целями. Защищенное пространство воспринимается как уютное благодаря действию потребности самосохранения; сложно-организованное — пробуждает эмоции интереса благодаря потребности получения разнообразных сигналов среды, потребностям поиска нового и познания окружения; радостное состояние, возникающее у владельца при взгляде на свои хоромы, взаимосвязано с потребностями самоутверждения и нарциссизма. Эти и другие взаимосвязи потребностей и эмоций, описываются и объясняются в психофизиологии эмоций. Эмоции определяются как реакции на информацию, соответствующую той или иной потребности или цели (П. К. Анохин, П. В. Симонов и др.). В частности, состояние комфорта соответствует защищенному, теплому пространству. Подобные знаки включены не только в поведение человека в целом, но и в искусственную среду. При этом необходимые настроения как правило достигаются интеграцией в среде различных знаков. Для создания уютного интерьера могут использоваться защищенные стенами пространства, рассеянный свет, мягкая мебель, теплые материалы пола и т.д. В целом формируется общий знак, интерпретантой которого является некоторое эмоционально положительное настроение. Но этот общий знак создается сочетанием отдельных знаков, имеющих свои эмоциональные интерпретанты. Полузамкнутые пространства означают защиту от посторонних; рассеянный свет исключает неожиданности; мягкие теплые материалы защищают от неприятных прикосновений холодных и острых предметов и т.д. Разные знаки со своими эмоциональными интерпретантами формируют общее знаковое образование.

        В поведении эмоциональные интерпретанты проявляются прежде всего в вопросах и ответах. Организм получает ответ из среды на жизненно важный вопрос и оценивает соответствие ответа этому вопросу — мотиву, потребности, интересу, т.е. некоторой направленности на объект, тяги к нему, которую, как уже сказано выше, обобщенно можно называть «интенция». Сравнение получаемого ответа с интенцией есть эмоциональная интерпретанта (рис.3). Напомню, если следовать идее «глобальной семиотики», жизнь знаков представляет собой сущность жизни» (Thomas A. Sebeok). Рассмотренная модель является общей для зоосемиотики и антропосемиотики. Для поведения животных это схема «потребности — аттрактанты — действия». Для антропосемиотики это наглядная схема «интенция — репрезентамен — интерпретанта». Вторая схема может рассматриваться как более конкретная реализация первой. Бабочки, летящие к местам спаривания, направляются аттрактантами. Они ощущают запах особей противоположного пола за километры. Самцов лососей, идущих на нерест, запах химических аттрактантов заставляет преодолевать сильное течение и камни, что делает достижение цели стопроцентным. Возможно, никаких объектов как элементов знаков в этих случаях вообще нет. Разнополые люди с их культурой и опытом общения получают удовольствие в ситуациях притяжения от значительно более тонких и завуалированных сигналов и в такого рода знаках формируются развитые объекты. Но, все же, принципиально важно, что схема треугольника знака и здесь та же. На уровне элементарности, граничащей с пошлостью это: удовольствие — интерпретанта, репрезентамен — туфелька, видимая часть ножки или модный костюм, объект — ножка или фигура дамы в целом. Образ женщины — это уже неизмеримо более сложный объект такого знака. Но объекта может не быть и здесь. А то что движет восприятием с участием положительных эмоций для многих, несомненно, направляется вожделением (мотивом) или — попросту накоплением тестостерона. Разумеется, сложность знаковых систем человека существенно модифицирует сами человеческие мотивы, стремления, желания как со стороны знаковых систем ценностей и целей, так и со стороны знаковых систем среды. Цепочки семиозиса от одних объектов и знаков к другим объектам и знакам хорошо отображают отличия семиозиса человека от семиозиса животного. Но связи интенция — репрезентамен — объект — интерпретанта имеют устойчивый характер. Принципиально важно, что рассматриваемая схема эмоциональной интерпретанты, наглядная для сексуально-эротических знаков и процессов семиозиса применима и для других мотивов.

         Если знаки рассматривать по линии мотивов, потребностей, интенций, то можно обнаружить большое их многообразие, образующее все что мы создаем в искусственных объектах и все, что мы воспринимаем. Такие знаки образуют многообразную человеческую информацию искусственной среды. Различные стили, течения в архитектуре, мода в дизайне, этно-национальные особенности культуры, местное своеобразие субкультур, индивидуальность поселений и другие ощутимые явления характеризуются прежде всего сочетаниями разных типов кодов и знаков, связанных с мотивами и потребностями.

         Обусловленные устойчивыми мотивами и потребностями связи «интенция — репрезентамен — объект — интерпретанта» образуют устойчивые знаки искусственной среды человека. Такие знаки реализуются в восприятии и поведении. Они требуют материализации в среде, закрепления в ее признаках. Искусственная среда «начинается» с освоения естественной среды. Блуждание по лесу охотников и собирателей, передвижение по сложной местности наилучшим образом обостряет знаковые системы восприятия, поиска, ориентации. Такие знаковые системы изучены географами. Высокое, одиноко стоящее дерево — заметный силуэт, сломанная ветка на охотничьей тропе, спуск с горы с раскрытием вида сверху закономерно становятся важными ориентирами, образуют ментальные карты местности. Подобные знаки среды, включенные в поиск, движение, ориентирование получают закономерное продолжение в искусственной среде.

         Знаковой триадической модели Ч. С. Пирса обычно противопоставляется дуальная модель знака как связь «означаемое — означающее», предложенная родоначальником иного направления семиотики — Ф. де Соссюром. Другие модели знака (Г. Фреге, C.K. Огден и И.А. Ричардс) в сущности представляют собой эту же модель в иной терминологии (Н.Б. Мечковская, 2007) (рис.4).

Рис. 4. Модели знака в виде триады. Таблица из книги: Н.Б. Мечковская, «Семиотика: язык, природа, культура», М.: Академия, 2007.

Связи «означаемое — означающее» в различных направлениях структурализма получили многообразное развитие (Louis Hjelmslev, Andre Martinet, Luis J. Prieto «Principes de Noologie. Fondements de la Theorie Fonctionnelle du Signifie», Roland Barthes, Ю. С. Степанов и др.). В то же время дуальная модель может рассматриваться как составная часть триадической модели Ч. С. Пирса и его последователей. Слово как единство означаемого (объекта) и означающего (звучания) является связью репрезентамена — звучания слова и объекта, на который оно указывает. Связи «означающее — означаемое» могут характеризовать отношения «репрезентамен — объект» или «репрезентамен — интерпретанта» в треугольнике Ч. С. Пирса. Учитывая эту — принципиальную совместимость моделей Пирса и де Соссюра, думается, не следует создавать затруднения для интеграции основных моделей и понятий «глобальной семиотики» с основными моделями и понятиями структурализма, как это иногда делается. Напротив, модели и понятия структурализма целесообразно совмещать с моделями «глобальной семиотики» для скорейшего решения семиотических проблем. В этой связи следует обратить внимание на движение от структурализма к постструктурализму, происходившее начиная с 60-х гг.

         В то время когда семиотики стремятся к интеграции хорошо разработанных моделей основных направлений своей области знания, получили развитие философские течения, также анализирующие проблемы знака, языка, структур семиотических систем (Jacques Derrida, Gilles Deleuze, Michel Foucault, Julia Kristeva). Некоторые идеи постструктурализма входят в противоречие с семиотикой. Согласно некоторым идеям философии языка построения структурализма рушатся. Распространение идей ниспровержения структурализма заслуживает специального рассмотрения в архитектуроведении, учитывая, что проникновение структурализма в области исследования архитектуры и изобразительного искусства находилось и продолжает оставаться в зачаточном состоянии. Параллельно с развитием собственно семиотических идей получила развитие противостоящая семиотике концепция «общей семантики» (Alfred  Korzybski,  Clarence I. Lewis и их последователи), основанные на представлении о значении как основном объекте исследований и детерминанте знаковых систем. Наконец, по ряду позиций семиотике противостоит феноменология. Несмотря на то, что идеи Э. Гуссерля легли в основу некоторых важных представлений о знаках и процессах коммуникации, их развитие и продолжение, особенно в феноменологии М. Хайдеггера, приходят в явное противоречие с семиотикой в решении проблемы смысла и описания невербальных знаковых систем.

          Как показывает опыт моделирования невербальных знаковых систем, центральным звеном интеграции различных моделей знака в семиотике и «ответом» на критические концепции постструктурализма, общей семантики и феноменологии служит идея «кодов».

Коды

         Вербальные (лингвистические) знаковые системы проявляются в существовании многих языков с их особенностями. Изучая языки, их строение, образующие их языковые знаки, можно понять, описать, объяснить как осуществляются соединения знаков в сообщениях и текстах и их реализация в информационных процессах. Поэтому Ф. де Соссюр настаивал на том, что единственными объектами изучения лингвистики и семиологии являются именно языки. Это расходится с идеей Ч. С. Пирса и его последователей, для которых в центре семиотики находятся знаки. Различия и особенности вербальных (лингвистических) знаковых системах отображается в многообразии языков. Если присмотреться ко многим невербальным знаковым системам, их существование как развитых систем подобных невербальным языкам, напротив, оказывается проблематичным, а возможности исследования весьма туманными. Конечно, можно следовать очевидному: архитектурный стиль — это язык, ордер — это язык и т.п. Однако главные значения, которые создаются архитектурой, находятся за пределами стилей и ордеров. В частности, здания могут восприниматься больших или меньших размеров, чем они есть на самом деле. Эти значения, именуемые «архитектурный масштаб», достигаются внестилевыми средствами и приемами — членениями объемов и плоскостей стен, пропорциями, размерами дверей и дверных ручек, а совсем не использованием ордеров или конкретных форм (например, классицистических неоготических, псевдорусских, конструктивистских или каких-либо других мотивов). Заметны и образно-эмоциональные значения, не связанные со стилями и формами. Ведь в границах любого архитектурного стиля создавались радостные или мрачные образы, обозначались сила или слабость, напряженность или свобода пространства, государственная значимость или приватный характер архитектурных объектов. Следовательно, имеются многообразные системы знаков, которые формируются и функционируют в жизненных процессах и существуют достаточно самостоятельно друг от друга, не связываясь в языковых системах типа стилей. И в целом проблемы «языка архитектуры» явно требуют иного подхода по сравнению со сложившимися подходами к описанию словесных — лингвистических языков. Во многом именно по этой причине при изучении знаковых систем архитектуры Умберто Эко пришел к необходимости выделять как основные объекты изучения — коды. Их существенное отличие от языков заключается в том, что коды связывают между собой некоторые области означаемых и означающих, образуя группы знаков жизненно важных для тех или иных ситуаций, интенций, типов объектов. Соответственно, коды предполагают относительно автономное существование друг от друга в эмоциональных процессах, узнавании и т.д. В формировании разного рода знаковых систем они могут взаимопроникать и соединяться, либо, напротив, отделяться друг от друга. Таким образом проблематика языка архитектуры может и должна вписываться в более широкий подход, основанный на понятии кода.

         Сочетания, соединения, сцепления кодов образуют знаковые системы устойчивого характера. Так, в различных архитектурных течениях и стилях, у разных мастеров архитектуры имелись особые средства формирования масштаба. Теоретики композиции рассматривали такие средства в различных типах архитектурных объектов и в разных культурах. Информация о расстояниях и местоположении объектов относительно друг друга и относительно зрителя передается благодаря соотнесению размеров объектов с частями тела человека. Это прежде всего входы в здание. При умелом подходе можно придать входу в здание и самому зданию величественный масштаб или, напротив, визуально изменить эти объекты в размерах, используя, например, крупные членения рустованного камня стены, укрупненные формы портала, колонн, арок, пилястр и других элементов. Для формирования значения масштаба — никаких стилевых черт и конкретных форм, несущих это значение, не требуется. Даже в массовом строительстве — крупноблочном домостроении 50-хх. анализировались средства создания масштаба путем членений стены. В зависимости от исторических условий и тех же стилей могут меняться конкретные проявления масштаба и тектоники. Например, гигантский масштаб становился главной знаковой системой культовых и ритуальных комплексов Древнего Египта. Комплекс пирамиды Джосера XXVII в. до н.э. состоял из главного сооружения ступенчатой пирамиды и окружающего ее пространства, обнесенного высокой стеной (рис. 5).

Рис. 5. Пирамида Джосера, Саккара (2650 г. до н.э.). Реконструкция дворца с двух сторон окруженного храмами, общий вид комплекса (вверху слева); перестроенный вход в 60 м стене (справа), план сверху (слева внизу).

Автор этого комплекса — прославленный Имхотеп — создал композицию, основанную на знаковой системе двух масштабов. Один масштаб — соотносимые с человеком элементы стены. Высота стены усилена по всему периметру метрическим повторением полуколонн и вертикальных заглублений. Они образуют ритмический строй крупных вертикально-удлиненных элементов приблизительно 10-метровой высоты, строй стоящих на страже комплекса теней. Но сами эти узкие и высокие элементы — лишь маленькие элементы по контрасту к объему находящейся в центре комплекса пирамиды, состоящей из шести пирамид общей высотой 60 м. Тени-великаны также малы по отношению к пирамиде как люди по отношению к великанам. Таким образом достигается эффект грандиозного масштаба. Вертикальные элементы ограждающей комплекс стены образуют структуру, которой контрастно противопоставлена другая структура — шести огромных горизонтальных пирамид, поднимающихся ступенями. Какие бы неведомые силы ни символизировали элементы этой композиции, их размерные отношения между собой образуют «сравнение двух сравнений». Благодаря этому композиция сохраняет свое основное воздействие в любую эпоху, в любой культуре, при участии носителей любых архитектурных или вербальных языков. То же относится к тектонике. Коды, связывающие видимые объекты с гравитационным полем земли, имеют фундаментальный характер. Системы конкретных архитектурных элементов с определенными стилевыми чертами возможны только в определенной тектонике. В частности, системы ордеров возможны только в стоечно-балочных системах или дополняют производные от них арочные системы Древнего Рима. Именно поэтому советский историк архитектуры В.Ф. Маркузон доказывал фундаментальность категории «тектоника», ее логически исходный характер для рассмотрения проблемы языка архитектуры. Строение, структура рассматривается при таком подходе как основа для дифференциации связей, элементов, устойчивых единиц языка архитектуры. Этот принцип изучения языков архитектуры заслуживает отдельного обсуждения. Здесь важно только подчеркнуть, что тектоника (как и архитектурный масштаб) относится к таким фундаментальным универсалиям, которые в принципе не выводятся логически из систем каких-либо архитектурных стилей.

         Возникающие в русле стилей знаковые системы, напротив, способствуют формированию более конкретных значений — связей с мифами, важными знаками и текстами данной культуры, историческими событиями, властью, героями, короче говоря, — с вербальными системами. Более широкие и фундаментальные слои знаковых систем архитектуры охватывают жизненные ситуации в целом. В первую очередь это ситуации и знаки, связанные с фундаментальными потребностями человека, его движением в среде, ориентацией и т.д. Это позволяет понять причины неудач конкретных аналогий «языков архитектуры» и лингвистических языков — понять почему различные описания архитектурных форм как языковых систем стилей или как неких сложившихся «художественных языков» скорее имеют негативный результат. Критический анализ этого подхода можно найти в книге британского теоретика архитектуры Роджера Скрутона «Эстетика архитектуры» (Roger V. Scruton, «The Aesthetics of Architecture»).

         Использование лингво-семиотических языковых схем в самой архитектурной практике также оказалось во многом односторонним. Сведение проблем языка к архитектурным стилям, к использованию ордеров или иных конкретных форм оказалось явным упрощением. В реальном существовании архитектуры переплетаются многочисленные коды, возникают различные знаковые ситуации. Более прочную основу для рассмотрения знаковых систем архитектуры (по сравнению с языком) представляют собой реализуемые в среде комплексы жизненных процессов с присущими этим процессам структурными и информационными характеристиками (Барбышев & Сомов 1973, 1976). Известные положения Ф. де Соссюра: «язык — единственный объект изучения» и «язык предшествует речи» — более справедливы для условных лингвистических знаковых систем. Но там, где мы выходим за границы связей языковых — лингвистических знаков — сама система, называемая «язык», утрачивает определенность. Вместо языка легче и нагляднее выделяются коды. И уже последующая теоретическая интеграция невербальных кодов дает возможность формирования систем типа языков, что требует специального теоретического рассмотрения и эмпирического изучения.

         Рассмотрение более широкой — кодовой реальности знаковых систем соответствует также концепции предъязыка, на существование которого указала Ю. Кристева. При исследовании этой, более широкой реальности выявляются устойчивые коды, прослеживаются их интегративные связи, напоминающие структуры лингвистических языков.

      В разработке проблемы кодов необходимо опираться на развитие представлений о кодах, которые сложились после создания К. Шенноном теории информации. Начало развитию понятия кодов в семиотике было положено в 40-е годы благодаря интеграции идей и понятий лингвистики и математической теории информации. Анализ этой научной тенденции можно найти в работах В. Нёта конца 90-х гг  («Handbook of Semiotics» by Winfried Nöth 1998). К середине XX в. становилось все более ясным, что устойчивые знаковые системы типа языков могут рассматриваться как взаимосвязи, взаимопроникновения, переплетения различных кодов. Наиболее последовательно и настойчиво эту идею развивал У. Эко, указавший на область многообразных невербальных, визуальных кодов, требующих систематизации и целенаправленного изучения. Начиная с работ У. Эко, происходило распространение идеи кодов в описании и объяснении невербальных знаковых систем архитектуры, изобразительного искусства, дизайна, языка кино. Не только художественная культура, но и культура в целом может описываться как подвижная эволюционирующая системность кодов. «Культура — это система кодов» — так и говорит канадский семиотик Marcel Danesi. Развитие этой идеи см.: М. Данези (2008), «Прикладные аспекты семиотики», Критика и семиотика 12, 135- 154.

        Модели кодов имеют важное преимущество по сравнению с моделями языков. Прежде всего, они отличаются простотой, т.к. коды осуществляют простые связи. Они связывают между собой: объекты знаковых систем, их репрезентамены, объекты и репрезентамены, интерпретанты и репрезентамены. Огрубляя и схематизируя проблему, можно сказать, что благодаря кодам реализуются связи «означаемое — означающее» в знаках и языках. Именно так поясняют понятие кода семиотики (Daniel Chandler). Подобным образом понимаются коды  и в области нейрофизиологии при исследовании кодирования сенсорной информации (Ж. Сомьен «Кодирование сенсорной информации»). Работа мозга — это прежде всего работа кодов, осуществляющих семиозис.

       Если коды — это способ передачи информации в некоем отдельном, самостоятельном от объектов (закодированном) виде, то они столь же универсальны как и знаки в теории Ч. С. Пирса. Коды могут быть собственно биологическими типа преобразований от ДНК к РНК и к белкам, механизмами общения животных, человеческими кодами типа механизмов сенсорной информации, мышления, восприятия, памяти и культуры, наконец, техническими — образующими информационные технологии. Далее речь идет преимущественно о невербальных, визуальных кодах человека, хотя они имеют целый ряд общих черт с общебиологическими и техническими кодами, на что будет указано особо.

      Примером реализации распространенного кода может служить распознавание человека, которое ежеминутно осуществляют люди. Мы узнаем своего знакомого по ряду признаков: походка, рост, пропорции фигуры, одежда, черты лица и др. Эти признаки отбираются по определенному алгоритму, начиная с наиболее важных — релевантных признаков. Эти распространенные коды лежат в основе восприятия окружения в целом. Они связывают воспринимаемые формы с человеческими фигурами. (см. в работах автора: Сомов 1990а, Somov 2006). Фундаментальные коды распознавания себе подобных «обрастают» культурными кодами.

         Коды такого рода, как и коды масштаба, могут иметь развитое строение. Культы, религии, мистические учения, эзотерические представления превращают коды идентификации людей в коды идентификации антропоморфных существ, образующих реальности этих семиотических систем. Фигуры людей превращаются в архитектуре пятистолпного храма в фигуры апостолов, т.е. коды распознавания человеческих фигур превращаются в коды узнавания Христа и четырех евангелистов, о символизации которых в архитектуре крестово-купольной системы говорил еще Максим Исповедник. «Храм пяти апостолов в Константинополе» потому и несет это название, что является первым главным архитектурным символом Православия. Не случайно, что из ранневизантийских типов храма именно этот распространялся географически на территориях влияния Константинополя: в Киеве и Новгороде как соборы Св. Софии, в Венеции как собор Сан-Марко.

         Для развития теоретической семиотики принципиально важной является разработка систематики невербальных кодов. На особую роль этой задачи и пути ее решения указывал в 60-е гг. У. Эко.

         На основе рассмотренной выше модели Ч. С. Пирса и ее модификации (Рис. 3), а также опираясь на главную идею Ч. У. Морриса, я предложил выделять три типа кодов, повторяя три типа измерений знаковых систем. Связи объекта с интерпретантой (1), репрезентамена с объектом (2), репрезентамена с репрезентаменом или знака со знаком (3) положены Ч. У. Моррисом в основу различения трех «измерений» семиотики — прагматики, семантики и синтактики (синтаксиса) соответственно. По этому основанию целесообразно различать и коды. Эти коды с целью более ясного отображения их сути я предложил называть: интенциональные, идентификационные и организационные (Somov 2006, 2010a, 2013).

         Сегодня можно заметить развитие разного рода исследований и разработок, идущих по этим трем направлениям кодирования и декодирования информации.

         Интенциональные коды представляют собой механизмы связей, направленных от интенций к объектам и интерпретантам. Можно сказать, что модель знака Ч. С. Пирса содержит в себе интенцию, которая как бы встроена в интерпретанту. Если перевести взаимоотношения вершин треугольника знака с языка семиотики на более распространенный и общеупотребительный язык психологии, получится, что интенции (мотивы, потребности, интересы, цели, ценностные ориентации, желания, стремления, влечения), связываясь с объектами, порождают интерпретанты (эмоции, разного рода оценки). Интенциональные коды формируются прежде всего как коды опасности или безопасности среды для организмов. Горячо или холодно? Ответы на подобные вопросы наиболее доходчивы. Боль от высоких или низких температур, как и просто неприятные ощущения жары или холода — результаты работы кодов данного типа. Приятные или неприятные ощущения, эмоциональные состояния и их связи с образами (настроения) — все это характерные проявления работы интенциональных кодов. В книге «Архитектура и эмоциональный мир человека» (Сомов 1985а) я стремился показать, что многообразные эмоциональные воздействия искусственной среды связаны с тем как характеристики этой среды «отвечают» фундаментальным потребностям человека и основанным на них мотивам поведения. Многие композиционные приемы в градостроительстве и архитектуре способствуют не столько реальной защите человека, сколько информации о его защите. Важно то, что фундаментальные потребности, связанные с ними мотивы, ощущения, эмоции исторически неизменны или изменяются крайне незначительно связывающие их коды. Обоснование роли фундаментальных потребностей, независимых от культуры, можно найти в книге американского градостроителя Кевина Линча «Совершенная форма в градостроительстве» (Линч, 1989). Существование, функционирование и развитие интенциональных кодов в многообразных сферах дизайна отображается в еще более детальной и мозаичной картине. В то же время на пути развития систематики интенциональных кодов и их изучения находится распространенное заблуждение о ведущей роли культуры. Примеры такого рода заблуждений дают рассуждения культурологов об архитектуре, в которых все критерии подвижны и сиюминутны. В контексте более общих — философских представлений на пути структурного подхода к знакам, кодам и их изучению вырастают философско-культурологические вариации некоторых идей феноменологии и философии языка. В центре находятся представления об архитектуре, в которых универсалии, закономерности и правила отрицаются с позиций номинализма; все критерии оказываются подвижны и сиюминутны, все человеческие ценности, которые в полной мере проявляются в формировании искусственной среды прекращают свое существование. Эти представления во многом связаны с переносом в теорию архитектуры и гуманитарные науки в целом философских идей деконструкции. Динамика структурообразований и структурных разрушений в мышлении и культуре, не обусловленная какими-либо факторами и не имеющая внутренних взаимосвязей, образует релятивистскую картину труднопознаваемых или непознаваемых изменений во всех основных «измерениях» человека и общества: истины, правды, красоты, нравственности, блага и др. Если нет врожденных фундаментальных интенций и их взаимосвязей, импульсов развития, то и сам человек предстает как аморфное и пульсирующее под влиянием переменчивых ветров существо. Философия релятивизма с легкостью оправдывает бесстуктурностью знаковых образований, номинализмом, подвижностью ситуаций, критериев и норм любые преступления и уродства. Именно разработка систематики интенциональных кодов в семиотике может и должна создать частно-научное основание для критики философских идей нравственного и эстетического релятивизма, широко распространяемых в гуманитарных науках.

         В целом при углублении в проблематику интенций, связей кодов с мотивами и потребностями вырисовывается необходимость обсуждения на новом уровне философской проблемы семиотики — проблемы статуса универсалий в ее новой — неоконцептуалистической постановке. В центре этой проблемы оказываются онтологические структуры, их трансляции, сочетания, преобразования, а, следовательно, и механизмы этих структурных преобразований — коды.

         Идентификационные коды представляют собой механизмы, благодаря которым восприятие выделяет в среде объекты определенных классов. При этом осуществляется распознавание образов. В более широком смысле реализуется связь «репрезентамен — объект». Коды данного типа весьма многообразны, поскольку многообразны классы существенных объектов. Объекты различаются как структуры и формы, движущиеся и покоящиеся, легкие и тяжелые. Среди них заметно выделяются неодушевленные и живые. Благодаря действию кодов распознавания при восприятии выделяются признаки, участвующие в повседневном общении с себе подобными, с добрыми и злыми, спокойными или агрессивными индивидами. Такому видению способствуют и жизненные ситуации — спокойные, опасные, наполненные стремлением к цели и т.д. Альгирдас Греймас и Жакуз Фонтаний в книге «Семиотика страстей: От состояния вещей к состоянию души» детально описали знаковые ситуации и признаки, отличающие одушевленные объекты и способствующие распознаванию их настроений, намерений, действий. Активные признаки, участвующие в кодах распознавания, превращаются в денотации. Поэтому при активном отборе признаков распознавания образуются иконические знаки. Например, в сумерках очертания пней и кустов часто принимаются за людей, зверей или духов. Мир наполняется знаками уже благодаря обычной работе при восприятии кодов распознавания себе подобных, знакомых предметов и фрагментов окружения. На этом основаны многие средства практической работы архитекторов, художников, дизайнеров. Уже приведенный пример дорической колонны (см. рис) — характерное явление такого рода, теоретически осмысленное в архитектуре античности. Скрытые иконические знаки — наиболее распространенное проявление идентификационных кодов. Подобные знаки обнаруживаются, начиная с эпохи палеолита. В каменном веке обитатели русского Севера находили обточенные водой куски деревьев, которые напоминали птиц, и приносили их в свои примитивные жилища — землянки. Скрытые изображения (иконические коннотации) становились важными символами, олицетворяя мистические силы, присутствие духов, богов, умерших близких.

         Распознаванию образов посвящено огромное число исследований и разработок. Можно указать научно-популярные книги таких авторов, как А. Розенфельд, М. Бонгард, М. Шехтер, Д. Файермарк. Методы описания распознавания весьма различны. В то же время для моделирования кодов распознавания необходимо учитывать возможнжность существования общих универсалий и принципов работы этих кодов, присущих всем знаковым системам вообще; антропосемиотических — присущих процессам кодирования информации человеком (человеческим мозгом, с материализованными знаковыми системами передачи информации); и собственно технических — связанных с созданием искусственного интеллекта. В связи с этим следует обратить внимание на значительную продвинутость моделирования идентификационных кодов в технике. Совершенствование методов распознавания образов, в т.ч. разработка алгоритмов и программ, математического обеспечения работы технических устройств типа перцептронов идут гигантскими шагами, учитывая потребности обеспечения разного рода систем безопасности. Однако эти идеи и методы с позиций теоретической семиотики пока осмыслены недостаточно.

         Организационные коды реализуются в связях между репрезентаменами (сигналами), между знаками и между объектами. Сначала выясним, что такое «организовать репрезентамены». Понятно, что линии метро на схеме лучше показывать разным цветом. в начертаниях букв делается нечто аналогичное. Чтобы легче прочитать шрифт, лучше использовать простые различия и тождества. Например, все буквы изображаются линиями одной толщины, прямоугольные, со скруглениями одного радиуса. Эти признаки образуют тождества всех букв. Но благодаря геометрическим признакам Т- образные, П- образные, Л- образные буквы явно различны. Другое их различие — топологическое. У- и Т- образные отличаются от П- образных, а те и другие отличаются от О- образных, Р- образных и др., имеющих замкнутые очертания. Различительные признаки такого рода способствуют быстрому распознаванию букв благодаря их тождественности по всем другим признакам. Распознавание — отнесение буквы к определенному классу и ее звуковое прочтение осуществляется на основе различения букв по некоторым существенным признакам, которые позволяют в то же время связать их конкретное восприятие с некоторым устойчивым классом признаков кода. На использовании этих признаков различения-отождествления основаны все шрифты, включая высокохудожественные. Шрифты можно изучать как структуры различий и тождеств по определенным классам признаков. Это примеры знаковых систем, которые относительно просто организованы: организационные коды различения элементов взаимосвязаны с простыми идентификацонными кодами узнавания букв. Если обратиться к более сложным системам этой области знаков — не все так просто, как это описывается с помощью абстрактных универсалий: тождества, различия, дифференциального признака, элемента. Китайские иероглифы представляют собой ясные топологические структуры со значительным разнообразием других признаков импровизации при начертании. Взаимоотношение кодов и структур проанализировано в статье «Коды, неоднородности и структуры: визуальная информация и визуальное искусство» (Somov 2012).

         Модели описания невербальных знаковых систем оказываются аналогичны лингво-семиотическим моделям дуальных структур. Это проявляется в общих антропосемиотических концепциях дуальных структур (В. В. Иванов «Дуальные структуры в антропологии: курс лекций», 2008).

         Структуры, «чувство ритма», пропорции, геометрическая и топологическая организация пространства, расчленение областей реальности на составные части, повторение элементов, симметрии и числа — благодаря всему этому осуществляются взаимосвязи кодов, формирование информации в процессах восприятия и мышления. Соответственно, всей человеческой мыследеятельности присущи механизмы трансляции, сочетаний и преобразований этих структур, тенденции внесения порядка и организованности. Часть подобных отношений, элементов и структур хорошо известна и применяется вполне осознанно в профессиональной практике архитекторов, скульпторов, художников. Подобные организующие структуры аналогичны музыкальным, речевым и логическим структурам. Но в отличие от ритмов музыки и стихотворений, которые проявляются в звуке, или в отличие от игр и тестов IQ организующие коды пространственно-визуальных объектов материализуются в различных реальностях. Например, в таких неоднородностях, как: расчленение пространства и жизненных процессов, объемно-пространственные структуры, светотени, массы, цвет, фактуры поверхностей и т.д. Не случайно эта фундаментальность организующих структур в мире пространственно-визуальных объектов сделала их центром философско-эстетических, теологических и профессиональных концепций эстетического. Организуется все, что становится репрезентаменами знаков. Вспомним как важны для восприятия силуэты: узнаваемого человека, знакомого поселения. А для быстрого, эффективного выделения силуэта и его признаков важно как он соотносится с фоном, с силуэтами других объектов. Закономерности и средства архитектурной композиции, относительно хорошо изученные и широко применяемые в преподавании, дают наглядную иллюстрацию организации пространственно-визуальных элементов и отношений организационных кодов на уровне репрезентаменов и синтактики архитектурной композиции в целом. Так, центральная категория этой теории — «объемно- пространственная структура» — отображает основные для восприятия отношения объемов и пространств по геометрии, топологии, симметрии. В структурах этого типа интегрируются более элементарные коды и структуры.

         В организационных кодах участвуют простые онтологические структуры: симметрии, ритмы, интервалы, топологические структуры, числа. Мы чувствуем ритмы независимо от элементов и субстанций. Это могут быть, например, резонансы биоритмов организма или воспринимаемые при движении топологические структуры — центры, линии, движения, замкнутые конфигурации. Группы элементов образуют числа, а эти числа повторяются в разных группах элементов. Эти повторения чисел наиболее доступны оперативному запоминанию. Роль таких структур особенно значительна в визуальном восприятии и в мышлении в целом. В частности, повторения числа элементов 2+1; 3+2; 4+1; 5+2 и др., как показывают анализы композиции архитектурных ансамблей и комплексов, произведений изобразительного искусства, существенны для их пространственно-визуальной организации (Барбышев, Сомов 1990b, Somov 2007b).

         Пространственные интервалы (от малого к большому), выстроенные пропорционально, образуют особую группу организационных кодов. Если элементы образуют временные последовательности, организационные коды опираются на временные интервалы событий.

         Эта фундаментальная роль интервалов (дискретности) пространства-времени порождает некоторые математические инварианты типа золотого сечения, изученные эмпирически на анализе пропорциональности многих архитектурных объектов. Наиболее простые и наглядные проявления структур такого типа — геометрические подобия в архитектуре — показал в начале XX в. Август Тирш. Как я отмечал в ряде работ, принципиально важно, что такие приемы, как геометрическое подобие организуют именно визуальное восприятие, знаковые элементы, а не являются только неким бессмысленно повторяемым веками архитектурным каноном. Именно информационные процессы, а не утилитарно-материальные или строительно-технологические процессы архитектурного формообразования «опираются» на разного рода структуры и тождества.

         Организующие коды связывают не просто непосредственно воспринимаемые элементы (сигналы, фигуры в терминологии семиотических концепций Л. Ельмслева и Л. Прието и их дифференциальные элементы), но и организуют знаковые и семантические единицы. Прежде всего они образуют иерархии значимостей.

         Если мы выделяем в ряду однотипных разные по значимости объекты, то делаем это с помощью организационного кода. Рядовой в армии вынужден настроиться на главный код определения по погонам значимости начальства. Ясно, что число и величину звездочек ему придется очень хорошо усвоить. Точно так же приходится хорошо усваивать коды дверей кабинетов чиновников разных рангов, или коды, связывающие признаки формы автомобилей с их марками и ценами для быстрого различения потенциально опасных авторитетов на улицах российских городов. Это коды, существенные для быстрого различения и действия. Те же коды приобретают функцию психического внушения социальных иерархий в «зомбировании сознания». Так, в некоторых культурах доводились до уровня больших иерархических структур коды социальной значимости государственных служащих. Например, согласно градостроительным нормам средневекового Китая империи Сун жилые дома для чиновников проектировались и строились по строго определенным правилам. Существовало как минимум семнадцать уровней, учитывающих величину, высоту, местоположение, цвет, детализацию будущего жилища соответственно рангу владельца. Коды иерархии не обязательно связаны с психическими процессами социума. Величина египетских пирамид становится посмертным знаком их величия. Борьба значимостей в знаковых системах римских императоров также посмертна, но она, все же, во многом рассчитана и на их прижизненную славу. В русском средневековом городе не было такого обилия чиновников как в Китае, но действовал тот же принцип кодирования социальной иерархии. С начала XV в. в Москве уже строили каменные терема за стенами Кремля, выделяя разные уровни социальной иерархии их владельцев (место размещения, величина, богатство архитектурного обрамления и т.п.). Сами эти правила были неписанными, т.е. не сопровождались правовой семиотической системой. Зажиточные купцы ходили к князьям, а впоследствии к царю с челобитной за разрешением на постройку. В зависимости от личного отношения к просителю высшего властителя разрешалось строить хоромы определенных размеров и высоты. Иначе говоря, в каждой культуре важная для власти социальная иерархия выстраивалась в знаковые системы благодаря специфичным для культуры организационным кодам.

         Организационные коды определяют различия и тождества элементов их образующих не только по линии знаков, но и по двум параллельным линиям: по линиям объектов (семантических элементов) и репрезентаменов. Если мы отождествляем непосредственно воспринимаемые элементы, то одновременно отождествляем их как семантические элементы. В наиболее простом виде это проявляется в практике типового проектирования в архитектуре. Одной из тяжелых болезней практики массового индустриального строительства были не только одинаковые и примитивные жилые дома, но и тождественность по основным признакам этих жилых домов с общественными зданиями также типовыми и примитивными — тождественность по геометрии, силуэтам, цвету, расчлененности стен и т. п. Эти тождества доминируют и таким образом не создается условий формирования многих знаков и их семантики. В более сложных и тонких случаях организационные коды позволяют связывать одни знаковые системы с другими. Мы можем наблюдать частный случай тождества — повторение геометрических форм, очертаний. Таковы, например, повторения очертаний скатных крыш блокированных жилых домов средневекового европейского города в геометрических формах готического собора и, наоборот, развитие готических очертаний соборов в архитектуре жилой застройки.

         Повторения силуэта человеческой фигуры в силуэте жилого дома; указующей руки — в очертаниях забора; развевающихся одежд — в формах головы и шляпы выявляются в сложной многофигурной композиции живописного произведения. Казалось бы, приведенный пример — повторения элементов в картине «Крестьянский танец» П. Брейгеля Ст. — представляет собой результат причудливых вымыслов (рис. 6). Но такие повторения завуалированы в картине в сложных переплетениях контуров и участков цвета, в натуралистических подробностях изображаемых людей. Эти повторения благодаря идентичности работы кодов производства информации относятся не к произвольным индивидуальным актам, а являются объективной потенциальной основой формирования информации и знаков. Благодаря повторению элементов формируются связи изображаемых объектов, объектов скрытых в признаках повторяемых элементов и репрезентаменов. Возникают скрытые коннотации, которые выполняют в воздействии произведения функции метафор и метонимий (Somov 2009, 2013).

Рис. 6. Характерные повторения образуют скрытые коннотации в композиции картины П. Брейгеля Ст. «Крестьянский танец». Рисунки из оригинальной статьи: Somov G.Yu (2009). Metonymy and its manifestation in visual art works (case study of late paintings by Bruegel the Elder). Semiotica 174 (1/4), 309-366.

         При анализе объектов визуальной информации можно заметить, что организационные коды разных типов могут быть взаимосвязаны с интенциональными и идентификационными кодами, образуя более сложные коды интегративного характера.

         Таким образом проблема систематики кодов требует прежде всего классификаций каждого выделенного типа кодов. Интенциональные коды необходимо классифицировать и систематизировать по типам мотивов, потребностей и целей; идентификационные коды — по типам важных жизненных ситуаций и объектов; организационные коды — по типам структур и структурообразований. Разумеется, это требует привлечения понятий и методов психологии. Хотя родоначальники современных семиотических представлений Г. Фреге, Ч. С. Пирс, Э. Гуссерль занимали позиции антипсихологизма. Как поясняют эту позицию методологи, для семиотики 2 + 2 всегда = 4, а для психологии 2 + 2 может быть = 3,99 (см. подробно: Stjernfelt F. (2013) «The generality of signs: The actual relevance of anti-psycholosism», Semiotica 194 (1/4), p. 77-110). Иначе говоря, дедуктивно-логический подход является в семиотике основным, определяющим. Соответственно, только опираясь на абстрактные модели и их логическую разработку, можно рассматривать реальность кодов эмпирически — наблюдая зрительно, описывая словами, ставя эксперименты, работая с людьми и предметами, изучая процессы восприятия конкретных произведений искусства.

         В свете представлений теоретической семиотики знаки и коды более фундаментальны чем психологические универсалии, называемые «потребности». Поэтому логично уточнять систематику потребностей намеченную в психологии на основе систематики кодов, а не наоборот. Опыт взаимосвязей знаковых образований с классификациями потребностей (Сомов 1985а) убеждает в существовании отчетливых, относительно самостоятельных знаков среды, соответствующих фундаментальным человеческим потребностям.

         Хорошо поддающиеся описанию в семиотике по группам дифференциальных признаков интенциональные коды позволяют отчетливо и детально представить картину фундаментальных человеческих потребностей, а в исторических изменениях — картину их динамики. Динамика кодов порождает динамику мышления и культуры. В частности, поскольку коды все более порождаются в информатике и, соответственно, в работе людей с компъютерами, человеческое мышление трансформируется, отображая новые системы кодов. Нечто подобное происходит с мышлением при изменениях кодов искусственной среды, средств массовых коммуникаций, искусства и т.д. Но вся динамика, вся диахрония культурных кодов реализуется на основе устойчивых универсалий, образующих природные коды.

         В целом систематика кодов, основанных на структурах, позволяет связать модели «глобальной семиотики» с моделями семиологии и структурализма, а значит — преодолеть главное противоречие современной семиотики.

Информация

         В теории Ч. С. Пирса знаковые процессы были обозначены в понятии «семиозис». В определении знака, которое проводилось в статье «Знак», это процессы информации. Важно уточнить как соотносятся категории «семиозис» и «информация», т.е. уточнить в каких процессах участвуют знаки. Связи знаков образуют процессы, которые отображаются в понятии «семиозис». Почему «образуют»? Ведь можно сказать, например, «знаки включаются в процессы». Но сказать так — значит признать некоторые процессы вне знаков. В семиотике Ч. С. Пирса такие процессы связываются с динамическими объектами, которые не входят в объекты семиотики. Выше показано, что связи треугольников знаков образуют «цепочки», т.е. объект знака 1 становится репрезентаменом знака 2; интерпретанта знака 1 — объектом знака 2 и т.д. Например, предполагаемый огонь, который не видно за дымом, может быть репрезентаменом костра или пожара. Костер может быть интерпретирован как желание погреться и приготовить пищу, либо подать сигнал на далекое расстояние (например, сигнал вертолету). Пожар, в свою очередь, может интерпретироваться как природное бедствие и как дело рук человека: неосторожность или поджег. «Цепочки» семиозиса охватывают восприятие, память, мышление, познание, переживание — вообще любые психические процессы. В то же время напомним, что определение знака в БСЭ связывается с процессами приобретения (приема), переработки и передачи информации. Имеются и такие определения знака, в которых указывается на процессы коммуникации и познания. В связи с этим возникают вопросы о том, как связаны между собой понятия системно-коммуникативного цикла — знаки, информация, семиозис, коммуникация и понятия когнитивистики — мышление, познание? Некоторые из этих вопросов детально обсуждались в семиотике, другие только затрагивались и остаются дискуссионными. Для их решения следует рассматривать понятие «информация».

         Процессы приобретения (приема), переработки и передачи информации достаточно определенны и наблюдаемы, если они осуществляются различными машинами или специалистами. Эти процессы особенно наглядны, когда их выполняют коллективы людей. Например, одни принимают интернет-сообщения о покупке и продаже, другие применяют методы анализа этих данных, третьи — сообщают результаты анализа руководству, которое принимает решения. В понятие «переработка информации» может включаться и принятие решений, а в понятие «передача информации» — управляющее воздействие (обратная связь). Иначе говоря, общепринятое деление информационных процессов на составные части отображает цикличность регулирования в некоторой системе типа «организм — среда» или «система-среда». В эти циклы «встроены» и различные процессы, которые отображаются в понятиях когнитивистики: восприятие, оперативное и долговременное запоминание, мышление, познание, коммуникация, волевые акты и другие. Применительно к процессам человеческой коммуникации точнее говорить не столько о приеме и переработке, сколько о производстве информации. Это становится особенно понятно, если учитывать известный парадокс семиотики — восприятие природы. Пейзаж, который мы видим, никто не создавал, если не считать, конечно, что пейзаж создается как послание Бога, которое должен прочитать человек (так обычно думали люди в эпоху средневековья). Между тем, пейзаж прочитывается в зрительном восприятии как прочитывается картина, т.е. представляет собой визуальный текст. Специально как текст, адресованный зрительному восприятию человека, пейзаж никто не создавал. Значит нет никакой передачи и никакого приема информации. Есть нечто иное, то — что принято называть «производство информации». При этом знаки участвуют в производстве информации с некоторыми трудностями. Чтобы стать знаками, воспринимаемые сигналы требуют от зрителя определенных усилий. В том же пейзаже находящиеся на дальнем плане дома могут быть еле различимы в дымке и запорошены снегом. Очертания крыш и стен домов, форма этих домов — признаки распознавания — становятся видимыми в результате отбора более элементарных существенных признаков: различий светотени, цвета и т.п. В этом случае важная для путника информация о том, насколько далеко находятся постройки и что они собой представляют (жилье, сельскохозяйственные или технические сооружения), — эта информация производится, добывается, соотносится с другой информацией благодаря некоторым наборам взаимосвязанных между собой знаков и действию ряда кодов.

         Фактически существует несколько различных понятий (их можно найти в БСЭ), трудносоединимых между собой, скрывающихся под одним термином «информация». Это информация как сообщение, математически определяемое количество информации, информация как мигрирующая структура и, наконец, информация в широком смысле — синтезирующая в себе содержательные и формальные, качественные и количественные, структурные и субстанциональные аспекты. Постараемся кратко обсудить различия в определении «информации».

         Напомним, информация может рассматриваться как семиозис, в котором участвуют различные коды и знаки. «Там где есть информация, есть и знаки», — говорил крупнейший советский философ И. С. Нарский (1969). Научные представления об информации формировались после создания Клодом Шенноном математической теории связи, в которой описываются количественные характеристики передаваемых сигналов безотносительно к содержанию передаваемых сообщений. В частности, поэтому в БСЭ даются несколько различных понятий «информация» и прежде всего различаются ее содержательная и формально-математическая стороны. В теории информации измеряется количественная сторона. В модели передачи информации К. Шеннона есть отправитель сообщения (адресант) и его получатель (адресат). В этой модели передается сообщение. А сообщение — это некое элементарное содержание, которое как бы «вынимается» из текста. Повторю простой пример К. Черри из его книги «Человек и информация» (Colin Cherry 1972). В телеграмме «поезд приходит в 19-00 встречайте» можно переставить слова. Сообщение от этого не изменится. Если переставить слова, меняется текст. Поэтому можно сказать, что более широкое понимание информации предполагает передачу формы. В моделях коммуникативного акта рассматривается передача не сообщения, а именно текста. Текст, как показано во многих семиотических исследованиях, — сложным образом организованное знаковое образование, что в особой степени относится к художественному тексту, семиотическое построение которого показал Ю. М. Лотман в книге «Структура художественного текста». В этой связи информацию в широком смысле нельзя ограничивать только передачей сообщений.

         Как отмечают семиотики, «информация» в переводе с латыни и означает «передача формы». Как показывает философско-методологический анализ семиотических концепций информации, требуется описывать передачу прежде всего именно формы, а не какого-то отдельного от нее содержания (Gregory Bateson (1972), “Steps to an ecology of mind”). Форму можно представлять проще чем она есть, выделяя в ней отдельные формообразующие структуры. В наиболее простом виде это проявляется в архитектурной композиции и процессах проектировании (Барбышев, Сомов 1973; Сомов 1990). Учитывая близость информации и структур, теоретики философских проблем информации в 70-е — 80-е гг. стали связывать эти понятия между собой (Я. Ребане и др.). Процессы коммуникации, и как передача информации от одного человека другому человеку и как двустороннее общение, могут рассматриваться как информационный процесс в широком смысле. Соответственно, категория «информация» трактуется как общая, интегрирующая в себе модели различных процессов: восприятия памяти, мышления, познания, переживания и других. Это отображается в понятии, которое обычно используют в общественных науках, — в понятии «социальная информация». Обобщение этих процессов в категории «информация» существенно также потому, что семиотические идеи и концепции оказываются в одной связке с моделями и методами кибернетики. Уже в самом определении кибернетики как науки об управлении и связи в живых организмах, машинах и социальных сообществах термин «связь» относится, конечно же, к информации. Поэтому понятие «информация» в его трактовке в теории К. Шеннона и других представителей математической теории связи оказывается в центре кибернетики. Это поясняется в БСЭ в статье «информация» следующим образом:

«Центральное положение понятия И. в кибернетике объясняется тем, что кибернетика (ограничивая и уточняя интуитивное представление об И.) изучает машины и живые организмы с точки зрения их способности воспринимать определенную И., сохранять ее в «памяти», передавать по «каналам связи» и перерабатывать ее в «сигналы», направляющие их деятельность в соответствующую сторону».

         Если же вернуться к модели «организм — среда», принятой в семиотике в работах Ч. У. Морриса и его последователей, получится, что объект семиотики почти совпадает с объектом кибернетики. Это совпадение означает, что идеи и методы двух наук близки и соединимы. Не случайно, начиная с 60-х гг. развитие этих теоретических дисциплин осуществлялось в СССР в тесной взаимосвязи. Исследование знаковых систем оказывается неразрывно с представлениями, которые формировались в области философских проблем информации. Поэтому в СССР и странах Восточной Европы в 70-е — 80-е гг. обсуждение проблематики знаковых систем во многом осуществлялось в русле философских проблем информации (См.: И. Земан «Познание и информация: гносеологические проблемы кибернетики»; В. С. Тюхтин «Отражение, системы, кибернетика»; Б. В. Бирюков, Е.С. Геллер «Кибернетика в гуманитарных науках»; Г. Г. Клаус «Кибернетика и философия» ; «Сила слова»; А. Д. Урсул «Природа информации», «Информация», «Отражение и информация»; Д.И. Дубровский «Информационные явления и мозг»; И. Д. Кучеров «Функции различий в практическом познании»; Б. С. Украинцев «Самоуправляемые системы и причинность»; А. М. Коршунов, В. В. Мантатов «Эвристическая роль знаков»; В. Н. Тростников «Человек и информация»; Н. И. Жуков «Информация»; Ян Ребане и др.). Получили развитие модели и концепции, в которых предпринимались попытки синтеза системного подхода, кибернетики и семиотики (см. работы Г.П. Мельникова, в частности, его книгу «Системология и языковые аспекты кибернетики»). Взаимосвязи этих областей знания были изначально объединены в СССР организационно и методологически, так как вся семиотическая проблематика, относящаяся к интеграции естественных, общественных и технических наук, направлялась комплекным Советом по проблеме Кибернетика при Президиуме Академии наук СССР. Перспективность дальнейшей взаимосвязи различных наук системно-коммуникативного цикла получает все большее подтверждение в настоящее время на Западе. Разработка указанной взаимосвязи завершена на первом этапе. Создана и развивается семиотическая кибернетика. (Развитие этого направления возглавляет датский семиотик Soren Brier). Дальнейшие шаги, по видимому, связаны с разработкой всего комплекса моделей «знаки — коды — структуры — информационные процессы циклов регулирования».

         Следует затронуть категорию «коммуникация», поскольку она оказывается излишне узкой для характеристики возможных процессов, которые могут описываться как семиозис. Знаки вообще не очень эффективно ограничивать рамками коммуникативных процессов. Не случайно поэтому предложение Р. Якобсона в 50-е гг. по уточнению объекта семиотики как «науки о знаковых системах и процессах коммуникации» не получило последующего всеобщего признания. Тем более, в современных исследованиях по когнитивистике процессы, в которых участвуют знаки, расширяются и дифференцируются — включают мышление, познание, оперативную и долговременную память, переживания, аутокоммуникацию и т.д. В соответствии с этим в самостоятельную область выделилась когнитивная семиотика.

         Таким образом семиотические модели знака и семиозиса дифференцированы по линиям «информационные процессы регулирования — когнитивные процессы». Это указывает на возможность и необходимость дальнейшей связи этих двух направлений на основе семиотики. При этом возникает самостоятельная проблема взаимоотношения семиотики с категорией «поведение» и всей традицией бихевиоризма, — традиции которую под влиянием Джорджа Мида и американской психологии развивал в своей семиотической теории Ч. У. Моррис. Попытка критики идей Дж. Мида в их влиянии на семиотику уже предпринимались ранее (см.: И. А. Хабаров «Философские проблемы семиотики»). В то же время эту тему необходимо связывать с различием категорий поведение — деятельность и, соответственно, с существующими концепциями знаковых систем деятельности, что предполагается рассмотреть в этой рубрике далее. В этом случае тоже придется столкнуться с противниками «глобальной семиотики» и структурализма.